Ирина Грекова - Аня и Маня Страница 4

На застекленной террасе было светло как днем. Они выглянули в садик и увидели, что там, посреди огромной цветочной клумбы, лежит какой-то сияющий шар.

— Что это такое? — спросила Маня.

— Чего не знаю, того не знаю, — ответила Аня голосом Зинаиды Петровны.

Аня по ночам была смелее, чем днём. Почти не застенчивая.

Шар был толстый и голубоватый, чуть-чуть покачивался из стороны в сторону. На передней части шара была что-то вроде лица, а по бокам — небольшие уши, как самоварные ручки.

Шар улыбнулся и сказал.

— Здравствуйте, девочки. Как поживаете?

— Здравствуйте. Поживаем хорошо, — вежливо ответили Аня и Маня.

В детском саду их учили незнакомых называть на «вы», лучше по имени-отчеству, а если не знаешь — просто на «вы».

— А кто вы такой? — спросила Маня. — И почему светитесь?

— Я Месяц, — ответил Шар.

— Какой месяц? Который на небе? Или который июнь-июль? — спросила Аня.

— Я — который на небе. Мелочами не занимаюсь, — гордо сказал Шар.

Девочки подняли головы и взглянули на небо. И что же? Месяца там не было. А весь свет, наполнявший мир, шел от того голубого Шара, который разлегся у них посреди клумбы. Он сиял так ярко, что даже было больно глазам. Девочки протерли глаза. Ну, что же — Месяц так Месяц. Чего не бывает, особенно ночью.

— Я давно собирался к вам заглянуть, — говорил Месяц, чуть-чуть перекатываясь с боку на бок, — да все времени не было. Очень занят, приходится каждую ночь пересчитывать звезды. Чушь недосмотришь — глядь, какая-нибудь и скатится с неба.

— Всё время считаете? — недоверчиво спросила Аня.

— Всё время. Не завтракаю, не обедаю, не ужинаю — только считаю.

«Вот счастливый» — подумала Аня и спросила:

— А сколько у вас звезд?

— Много, — хвастливо сказал Месяц.

— Больше ста?

— Гораздо больше.

— А больше тысячи?

— Больше.

— А больше тысячи одной?

Месяц с досадой фыркнул и перевернулся вверх ногами. Впрочем, где у него были ноги — неясно, потому что он был весь круглый.

— А больше тысячи одной? — повторила Аня.

— Замолчи и не задавай глупых вопросов, — сказал Месяц откуда-то из клумбы полузадушенным голосом. — Ты мне мешаешь наслаждаться жизнью.

Он снова перевернулся и показал свое лицо.

— Ещё раз повторяю: без глупых вопросов. Ясно?

— Ясно, — ответила Аня.

— И вообще разговоры о числах я считаю неприличными. Сколько того, сколько другого. Да не всё ли равно: больше, меньше? Лучше или хуже — вот что важно!

— А сами-то звезды считаете, — напомнила Аня.

— Это я для того, чтобы не скатывались. А то бы я их не считал.

— Ага, — сказала Маня, — я тоже считать не умею.

Месяц немного обиделся и заявил:

— Я умею, но не нахожу нужным.

И ещё раз перекатился по клумбе туда-сюда.

Он был очень светлый, но совсем не горячий. Маня нарочно потрогала его пальцем — прохладный, даже холоднее остывшего утюга.

Она спросила:

— Отчего вы светите, а холодный?

— Я свечу отражённым светом, — заявил Месяц и ещё раз покачнулся с боку на бок. — У меня нет собственного света, я отражаю солнечные лучи. Поняла?

— Поняла. Это как зеркало, когда пускают зайчики.

— Ну, не совсем, — опять обиделся Месяц. — Зайчики — это детская игра. От них и свету-то кот наплакал, а я, видите, весь мир освещаю. Особенно теперь, в полнолуние.

— Полно… что? — спросила Аня.

— Полнолуние. Когда я весь круглый, полный, меня называют «полная луна». И вообще, Луна — мое второе имя. Женское. Месяц — мужчина, а Луна — женщина.

— А сейчас вы Месяц или Луна?

— Сейчас Месяц. А вот покатаюсь-поваляюсь на клумбе и стану Луной.

И в самом деле — Месяц покатался-повалялся туда-сюда и сделался Луной. Сразу видно, что Луна, не надо и спрашивать. Женское выражение лица. Ещё покатался-повалялся и снова стал Месяцем.

— А что такое «полумесяц»? — спросила Аня. — Это, наверно, ваша половина?

— Нет, это я сам, но в другом виде, — ответил Месяц. — Сейчас я полный, круглый. Но скоро я начну убывать, стану не такой полный, немного кривой. А потом я превращусь в полумесяц, а потом в тоненький серп, а там и вообще перестану появляться на небе. Когда меня нет на небе, это называется «новолуние». А потом я опять появлюсь — совершенно новый и очень тонкий. Опять начну прибывать, сделаюсь полным и так далее…

Аня большая придира. Вот и в словах Месяца она нашла к чему придраться:

— А почему «новолунием» называется, когда вас нет на небе? Правильно было бы «новолунием» называть, когда вы совсем новый и очень тонкий…

Она не успела до конца придраться, как вдруг Месяц взвизгнул не своим голосом:

— Упала, упала!

— Кто упал? — растерялись девочки.

— Да звезда упала с неба! Не доглядел! Пока я тут с вами разговаривал, она взяла и упала! Скорей-скорей бегу туда наводить порядок.

Месяц подскочил с клумбы, немножко повисел-покачался в воздухе и полетел в небо. Пока летел, он всё время уменьшался и уменьшался, пока не стал обыкновенным серебряным кружком, который мы всегда видим на небе в лунные ночи.

— Он величиной как тарелка, — сказала Маня.

— Нет, как монета в двадцать копеек, — сказала Аня.

— Нет, как тарелка.

— Нет, как монета, — сказала Аня и сделала пальцы когтями.

— Ладно-ладно, — согласилась Маня (когтей она немного боялась). — Следующий раз мы у него самого спросим.

Девочки легли в кроватки.

— Он хороший, добрый, — сказала Маня. — Видишь, как о своих звездах заботится.

— Считает… — вздохнула Аня. — Счастливый!

6. День без происшествий

На другой день Аня спросила Зинаиду Петровну.

— А вы знаете, что такое толстолуние?

Зинаида Петровна сперва не поняла, а потом поняла и расхохоталась:

— Полнолуние, Аня, а не толстолуние.

— Я и сама это знала, — сказала Аня, от смущения встала на четвереньки и начала брыкаться ногами.

— Что за глупая у тебя манера, — заметила Зинаида Петровна, — чуть тебе что не понравится, сразу на четвереньки и брыкаться! Представь себе, что́ было бы, если бы все так поступали? Мне, например, не нравится, как ты себя ведёшь. И вдруг я встану на четвереньки и начну брыкаться. Хорошо?

Аня пришла в восторг.

— Встаньте, ну, встаньте, пожалуйста! Побрыкайтесь! Ну, пожалуйста, побрыкайтесь!

— Глупости, Аня, я пошутила.

— Ну хоть чуточку, одной ногой! А я всегда себя хорошо буду вести! Ничего не буду спрашивать! Обещаю и клянусь!

Так и не встала на четвереньки Зинаида Петровна. Аня была огорчена, надулась. Уходила, бормоча себе под нос:

— Буду задавать вопросы! Буду! Тысячу вопросов задам! Десять тысяч! Миллион вопросов!

Пошла искать Маню — рассказать про свое огорчение. А Маня в это время изображала танк в паре с Серёжей Давыдовым. Серёжа был самим танком, а Маня — его гусеницей.

— Я такая зелёная, — говорила Маня, — я такая гибкая!

— Дура, — отвечал Серёжа, — сразу видно девчонку! У танка гусеница не зеленая, а обыкновенного металлического цвета.

Аня Зайцева подошла к ним и сказала:

— Миллион вопросов буду задавать.

— Задай хоть один, — предложил Серёжа. — Я на все вопросы ответы знаю.

— Ладно, задам. Но ты на него не ответишь.

— Врёшь, отвечу. Задавай.

— Вопрос: что такое «всё»?

Серёжа Давыдов даже рот разинул. Не нашел, что сказать.

А Аня ушла в угол и села там на корточки. Ребята говорили, когда она так сидела, что она цыплят высиживает. А она не высиживала, а думала: какое самое большое число на свете? Ну, самое-самое большое? И придумала для него название «пло». Больше тысячи это «пло». Больше миллиона. Больше всего.

В этот день никаких происшествий не было, никто нигде не застревал, никого оса не кусала, никого не наказывали, и вообще день был скучный. Аня с Маней решили, что ночью будет интереснее.

И было.

7. Ночь третья

Часы только что прозвонили двенадцать раз, когда Аня села на своей кроватке, разбудила спящую Маню и сказала:

— Пора.

Маня просыпалась неохотно, тёрла глаза.

— Ты знаешь, что уже завтра? — спросила Аня.

— Почему?

— Уже двенадцать часов. Даже двенадцать часов с секундами. Значит, уже наступило завтра.

— Значит, можно спать? — спросила Маня.

— Конечно, нет! Еще что выдумала! Сегодня или завтра, спать всё равно нельзя.

Месяц всё ещё светил ярко, но чуть-чуть уже убавился, с одной стороны похудел немного и глядел как-то косо. Аня с Маней смотрели на него, как на старого знакомого, но он им не улыбнулся. Как будто это и не он был вчера на клумбе. Жалко, что он не пришёл и сегодня на клумбу, а то бы они у него спросили: он как тарелка или как монета? Впрочем, они и сами-то забыли, кто из них видел Месяц тарелкой, а кто — монетой. Вот сейчас Маня взглянула на небо, и он показался ей монеткой. Даже не в двадцать, а в десять копеек. Этакой хитрой монеткой Месяц смотрел в стёкла террасы. Пищал комар.