Владимир Бондаренко - Три веселых зайца Страница 5

Спал Рваный Бок по ночам тревожно. Хрустнет сучок от мороза — поставит он уши торчком, послушает, не идёт ли кто. Обвалится ком снега с макушки дерева, опять Рваный Бок уши настораживает: не волк ли крадётся?

А один раз вполз он под ель, угнездился, а сон не идёт. Закроет Рваный Бок глаза, а они — раз! — и откроются, глядят в небо. И понял тогда Рваный Бок, что ему есть хочется. И сразу будто легче стало.

И потянулись петельки заячьих следов на деревню. А там — в сад дедушки Василия, к стожку сена. Так рассудил Рваный Бок:

— Дед сильный. У него коса есть. Разве ему тяжело прокормить одного зайца? Он же на нас, говорят, всю жизнь с ружьём охотился. Многих на мушку взял, так пусть хоть одного выкормит.

Топы-топ, топы-топ — припрыгал Рваный Бок к стожку и видит: сидит под ним долговязый пёс Вертихвост и из-под нахмуренных бровей на него смотрит. И вдруг как зарычит:

— Сено вор-ровать идёшь? Разоритель!

Так и присел Рваный Бок. А Вертихвост оскалил зубы — и к нему. Большой. Узколобый. Никакой интеллигентности в нём.

Прыгнул Заяц через смородиновый куст и — топы-топ, топы-топ — из сада, через поле, по овражку — в рощу. Мчится за ним Вертихвост, взлаивает:

— Не уйдёшь, догоню. Всё р-равно догоню.

И догнал бы, может, если бы не волк Рыжий Загривок. Сидел он у опушки и от нечего делать звёзды на небе пересчитывая. Опустил он голову и видит: катится белым комочком по полю заяц, а за ним что-то долговязое, узколобое. Присмотрелся получше, щёлкнул зубами:

— Вертихвост! Пёс деревенский!

Обида взяла волка.

— Как! Зайцев наших ловить? Нам самим мало, а тут ещё собаки деревенские.

И шагнул Вертихвосту навстречу.

— Эге! — упёрся Вертихвост лапами в снег и метра два ещё на животе вперёд проехал, к волку поближе.

А волк — вот он, уже совсем рядом: зубы оскалены, глаза горят, ну прямо выходец из преисподней.

Взвизгнул Вертихвост и про зайца забыл. Со страху не только мимо своего дома, но и мимо всей деревни пробежал.

Утром поехал Колька Грек за отцом в больницу. Вместе с ним и Полкан увязался. Бежал за санями, снежком похрупывал. Километров за десять от Марьевки повстречался им Вертихвост. Он медленно брёл по дороге. Ресницы его были белыми от инея. Из-под них смотрели на Полкана два усталых глаза.

Полкан приостановился, спросил:

— Куда идёшь, Вертихвост?

— Домой, — чуть слышно ответил Вертихвост.

— А где ты был?

— Я и сам не знаю, где я был, — ответил Вертихвост и пошёл дальше.

Говорят, что после этой ночи его уже никто больше не видел у стожка сена. Будто с вечера закрывается он у себя в конуре и не вылезает из неё до утра.

— Сено, — говорит, — деда Василия, пусть он и караулит его. У него для этого ружьё есть.

Говорят, но кто знает, так это или нет. Может, оговаривают честного пса: ведь и такое бывает.

КОГДА ТЕБЕ ХОЛОДНО

Весь день Рваный Бок проспал под елью, проснулся, когда уже ночь была и перемигивались звёзды. Слышит, бегает кто-то по полянке и ухает:

— Ух!.. Ух!..

Высунулся заяц из-под ели, смотрит, а это Дед Мороз. Весь белый. На бороде сосульки позванивают. Топчется посреди полянки. Рукавицами хлопает, ухает.

— Что это у тебя, дедушка Мороз, вид какой взъерошенный? — окликнул его Рваный Бок из-под ели.

Поглядел Дед Мороз на зайца. На руки подул. Плечами подёргал:

— Да вот такого холоду в рощу напустил — самому невтерпёж стало. Прозяб. Бегаю вот, греюсь.

И опять заплясал на полянке:

— Ух!.. Ух!..

А деревья в инее все. И луна из тумана встаёт холодная, прямо-таки ледяная. Покосился на неё Дед Мороз и затряс бородой:

— В такую ночь и замёрзнуть недолго.

Видит Рваный Бок — в беде Дед Мороз. Думает: «Помочь ему надо». Подкрутил усы, присоветовал:

— А ты залезь, дедушка Мороз, под ёлку и заройся в снег. Быстро согреешься.

— Да ну?

— Да, да. Я всегда так делаю, когда мне холодно. Вот и сегодня весь день под елью в снегу проспал. Только вылезаю.

— Гляди ты, — покачал Дед Мороз белой бородой, — а я вот с самого утра и не присел ни разу: всё бегаю, греюсь. Такого холоду в рощу напустил, что и дух захватывает.

И, покряхтывая, полез под сосну.

— Попробую, может, и правда согреюсь.

Зарылся в снег, только маленькую дырку оставил, чтобы дышалось полегче.

— Ну как? — прокричал ему Рваный Бок.

И ответил Дед Мороз, продымил снежок у его бороды:

— Ничего. Потёпле вроде.

— Вот и лежи, грейся, а я побегу, осинку позубрю. Пусто в животе, тоска какая-то, — сказал Рваный Бок и побежал по ночной роще.

У Маньяшина кургана побыл. У Ванина колодца побыл. По орешнику побродил. Увидел домик Пушка, свернул на огонёк. Забрался на завалинку, в окошко поглядел.

Пушок стелил на печке постель, ко сну готовился. И позавидовал Рваный Бок другу:

— Мало того что в доме живёт, ещё и на печке спит, а я вот брожу по роще, мёрзну.

И раздумье тут взяло его: может, стукнуть в окошко, попроситься «Пусти, Пушок, погреться».

И пустит он: друзьям не отказывают. Ведь если бы у него, у Рваного Бока, был дом и Пушок попросился бы к нему, разве бы он его не пустил?

— Когда тебе холодно, всегда надо идти к другу, — прошептал Рваный Бок и лапку было поднял, чтобы в окошко стукнуть, да не стукнул: стыдно с пустыми руками идти. Надо хоть какой-нибудь гостинец раздобыть. А то скажет Пушок: «Мало того что себе дом не стал строить и мне не помогал, так ещё и без гостинца пришёл».

И побежал Рваный Бок в Марьевку к леснику Левину. В сарае у лесника — лошадь, а возле сарая — стог сена, а у крыльца — ребячьи санки. Взял их Рваный Бок, наложил на них сена и повёз в рощу.

Так рассудил он:

— Лесник у нас в роще сено косил, значит, это сено наше. Он из нашей берёзки санки сделал, значит, и санки наши.

Пушок уже спал, когда Рваный Бок постучался к нему в окошко. Пригрелся на печке, не вдруг проснулся. Прохрипел заспанным голосом:

— Кто там?

— Открывай, Пушок. Это я, Бок Рваный. В Марьевке был, гостинчик тебе привёз.

Распахнул Пушок дверь перед другом. Обрадовался ему:

— Давно не видел тебя. Где пропадаешь?

— Да так, по роще всё бегаю. Можно заночевать у тебя? Поздно к себе идти.

— Неужто нет! Ночуй, пожалуйста.

Сложили зайцы сено в сенях. Придавили сверху санками и полезли на печку. Лежали, шептались.

Перед утром сказал Пушок:

— Оставайся у меня жить.

— Ну, если тебе так хочется, останусь, — сказал Рваный Бок. — Я ведь всегда делаю всё, о чём ты меня просишь.

И первый раз за всю зиму согрелся и уснул спокойно.

ЧЕРТИ БАБУШКИ СТЕПАНИДЫ

Дня через три решили зайцы побывать в Марьевке, поглядеть, что в селе делается.

Ночь была тёплая, и ветер дул. А пока бродили зайцы по Марьевке, метель началась. Сыпучая. Всё сверху донизу снегом занавесила.

Чувствуют зайцы — не дойти им до дому: темно и ветер встречный. А ещё хуже — спрятаться негде. Пробираются вдоль плетня, загораживаются лапками, а метель хлещет по глазам, идти не даёт. И дышать трудно.

Из сил выбились зайцы. Конец им приходит. В пору садись и помирай. Смотрят, чернеется что-то в саду у бабушки Степаниды. Подошли ближе — баня.

— Переночуем в ней, — предложил Рваный Бок. — Мыться до утра никто не придёт, опасаться нечего.

Вошли зайцы в предбанник. Постояли, послушали, нет ли в бане кого. Перелезли через порог и дверь за собой закрыли.

Тепло в бане. Видать, топили недавно. Веником берёзовым пахнет. Внизу хорошо, а на полке — ещё лучше.

— Совсем как у тебя на печке, — шепчет Рваный Бок и прижимается к другу.

Пригрелись зайцы и не заметили, как уснули.

Проснулся Рваный Бок, смотрит — светло в бане. И метель за окошком утихла. И кто-то кряхтит в предбаннике. Толкнул плечом друга:

— Вставай, Пушок. Попались. Идёт кто-то.

Смотрят зайцы: приоткрылась дверь в баню, посошок бабушки Степаниды протиснулся, а за ним и бабушка Степанида, пригибаясь, вошла.

И рот раскрыла:

— А батюшки!

Глядит на полок, а зайцы с полка на неё смотрят. За ночь в саже вывозились. Чёрные. Длинноухие. Черти и черти.

И остановилось у бабушки Степаниды в груди старенькое сердце. Хочет она перекреститься — рука не поднимается. Хочет крикнуть — голос осекся. Губы шевелятся, а слов нет.

Пошевелился Рваный Бок. Решил сказать он бабушке: «Не пугайся нас, бабушка. Мы сейчас уйдём».

А бабушка вдруг как вскрикнет — и бежать, даже посошок выронила.

Немного погодя примчались к бане Николка с Костей. У Николки в руках отцовское ружье, у Кости — Вертихвост на верёвочке. Подкрался Костя к двери, как распахнёт её во всю ширь, как закричит: