Альберт Иванов - Всемирные следопыты Хома и Суслик Страница 5

— Какое? — заинтересовался Хорек. — Хорек такое слово не знает.

— Нет, знаешь.

— Не знает Хорек! — горячо убеждал Хорек.

— Знает!

— Ну какое? Ну какое главное слово? Ну скажи, пожалуйста, Хорьку! — взмолился любопытный Хорек.

Он был страсть какой любопытный. И говорили, что даже в курятники он лазит только затем, чтобы убедиться, есть ли там куры.

— Сказать? — набивал себе цену Хома.

— Скажи! Скажи Хорьку!

— Про все: где был, что видел, что случилось, — можно ответить просто. Легко!

— Как? Как?

— Живой! — сказал Хома. Легко и просто.

— Ве-е-рно… — изумился Хорек. — Именно это я и хотел тебе сказать. Живой! — воскликнул он.

И пошел себе прочь, своей дорогой, восхищенно покачивая головой.

— До чего же точно, — бормотал он. — Изумительно.

И уже уходя, Хома услышал, как Хорька Выдра окликнула:

— Привет! Как дела, пропащий?

— Живой! — гордо ответил Хорек. Не удержался и добавил: — Хорек живой.

И впрямь до чего же точное слово! Главное!

Как Хома и его друзья Орлика вспоминали

Вот ведь какая история. Появился в их роще один голубь-голубок. Почти весь белый, с сереньким отливом.

Звали его — Орлик. Когда-то всех диких голубей орликами называли. Об этом старина Ёж от древнего Ворона слышал.

Орлик был особенным голубем. Соберет, созовет малых зверьков на поляне. И говорит им кротко: чтобы не обижали друг друга, в беде помогали и обиды прощали. Уж больно зла много!

— А как со злом бороться? — спрашивали у него.

— Чем больше будет доброго, тем меньше будет злого, — чистым голосом отвечал Орлик. — И тогда для недоброго и места не останется. Злое — не главное. Поглядите на орешник. И тень в жару дает, и плоды-орехи. Все вокруг милое: и солнце, и роща, и ручей… И вы станьте добрыми, добрые звери. Учитесь у детей, зверюшек ваших. Всякое дыхание да славит Благое!..

По-разному все к Орлику отнеслись. Белки и мышки — сочувственно. Волк и Лиса — насмешливо. А Коршун — раздраженно.

Хома и его друзья тоже по-своему приняли Орлика. Им нравилось то, что он говорил. Они и сами вроде бы так жили. Старались не обижать друг дружку, помогать и прощать.

Но они считали, что это пока лишь с друзьями возможно. А со всеми как?..

Любопытно себя Медведь повел. По-медвежьи. Как самый главный.

Прослышал он о задушевных беседах Орлика. И к себе его вызвал.

— Будешь загодя к моей берлоге прилетать и докладывать, о чем со зверями говорить собираешься. Слово в слово!

Он, верно, боялся, что Орлик обидно его затронет. Властителя.

А впрочем, какая там власть? Всякий жил как хотел. Вернее, как мог. Но все-таки!..

Вскоре Медведь устал каждое утро выслушивать Орлика. Почувствовал вдруг, что сам от этого как-то меняется. Добрее становится, мягче. А потому, какая-никакая, а власть слабеет. Нельзя без строгости со здешним зверьем. Да и с любым нездешним.

— Ну тебя! — наконец сказал он кроткому Орлику. — Больше ко мне не прилетай, — и чуть не всплакнул. — А то я управлять не смогу. Жалко теперь мне всех. А затем сурово добавил:

— Можешь говорить что хочешь. Разрешаю. Но если что скажешь не так, связать тебя прикажу. И на земле, и в воздухе, — выразительно взглянул он на Лису под сосной и на Коршуна на сосне.

— Ничего злого я никогда не скажу, — своим чистым голосом ответил Орлик. — А что до меня… Меня ты можешь связать, а доброе слово ни за что не свяжешь.

И полетел себе дальше, в другие края, неся с небес доброе слово с добром.

Не раз потом вспоминали Орлика Хома с друзьями.

— Долго ему придется летать, — сокрушался однажды Суслик, — и убеждать нас, бесчувственных.

— Тебя! — не удержался Хома.

— Все хорошее, доброе долго делается, — сказал им старина Ёж, — только злое — быстро.

— Доброе долго делается, — задумчиво согласился Хома, — зато надолго остается.

— Навечно, — застенчиво улыбнулся Заяц-толстун. — Сами подумайте: сделал что-то плохо, взял и переделал. А когда оно хорошо, оно и вечно. Доброе переделывать не надо.

— Как орешник, — прислушалась к их разговору Белка с дерева. — Всем свои орешки дает. Его никак не приукрасишь!

И ускакала, раскачивая ветки.

— Как орешник… — проворчал Суслик. — Как я! — И посмотрел на Хому. С тобой.

Добрый он, Суслик. Не забыл и про Хому.

— Ну, что такое — злое? — внезапно сказал рассудительный Ёж. — Проверь наоборот и будет — незлое. Еще не значит, что доброе. Выходит, никакое. Ненастоящее.

— И чего?.. — навострил уши Заяц.

— Теперь проверь доброе. Получишь — недоброе. Значит, злое! Доброе самое главное. Основное. Настоящее!

— А помнишь, Хома, как ты Коршуна из капкана спас? — встрепенулся Суслик. — Хоть он и злой, зато жив остался, по-доброму!

Так они говорили. И Орлик был незримо с ними.

Непросто понять… Все на Земле временно. Было и прошло. Есть и проходит. Будет и пройдет.

А все доброе останется. Доброе сильнее всего.

Как Хома и Суслик по следу шли

— Заяц пропал! — внезапно сообщил Хоме Суслик. Поздно вечером.

Не впервые пропадал Заяц. Всяко было. То Волку, то Лисе удавалось схватить толстуна. Везло ему, что они каждый раз сытые были. Про запас в кладовой у себя держали.

Находили его друзья, спасали. Да и сам он, бывало, удирал оттуда. А вот опять пропал!

Утром куда-то ушел. А уже темно и дома, в бывшей барсучьей норе, пусто. Хоть тыквой, а не шаром покати!

А ведь Заяц-толстун почти всегда засветло возвращался. Косой он все-таки. Темноты не любил. Впотьмах налететь можно — на низкое деревце или на высокий пень.

Нет и нет Зайца! Значит, новая беда случилась.

Надо искать. Хорошо, что луна светит.

— Найдем, — уверял Хому Суслик, когда они на поиски вышли. — Мы с тобой — всемирные следопыты.

Эк его разобрало!

— Всемирные? — приглядывался Хома к росистой тропе.

— А то какие! Все вокруг знаем: и луг, и рощу, и поле. Мало тебе?

— Меньше болтай, следы ищи.

— Нашел! — неожиданно замер лучший друг. — Смотри, Зайца след.

— Недавний, — задумчиво определил Хома.

— Почему думаешь?..

— Роса стерта. Глянь, а за ним — лисьи следы! — ахнул Хома.

— Тоже недавние.

— Так, так, так… Заяц бежит себе спокойно, а Лиса за ним крадется, прошелся на четвереньках по тропе Хома.

— Как узнал, что он бежал спокойно? — придирчиво спросил Суслик.

— Ровные, одинаковые прыжки.

— А если б он ее заметил?

— Прыжки были бы другие. Большие. И вдобавок — из стороны в сторону, разъяснил следопыт Хома.

— Теперь и сам вижу, — пропыхтел следопыт Суслик.

— Гляди-ка! — снова склонился Хома. — А за Лисой старина Ёж появился.

— Его следы, — приник к земле Суслик. — Так и семенит!

— Что же выходит? — устремился дальше Хома. — Заяц бежит сам по себе, Лиса — за ним, а Ёж — за ней. Думаешь, случайно?

— Не случайно. Ох, нет!

— Ох, да! — передразнил Хома друга. — Старина Ёж ничего случайно не делает. Он случайно только в гости заходит.

— На обед, — хихикнул Суслик.

— Тихо ты! Спугнешь!

— Кого — Лису?

— Ежа, — загадочно ответил Хома.

И они вновь двинулись по тропе. По следам: быстрым — у Ежа, вкрадчивым — у Лисы, беззаботным — у Зайца.

— К орешнику идем, — приподнял голову Суслик.

— Теперь я понял, — вздохнул Хома. — Заяц недавно вернулся, к нам заглянул, а нас нет. Мы вечером в орешник ходили? Вот и отправился он нас искать. Тоже по нашим следам. Прежним.

— А где же они — наши?..

— Затоптали, — коротко ответил Хома.

— И ты их под другими не заметил? — сердито сказал Суслик.

— Я за нашими следами никогда не слежу, — отмахнулся Хома, убыстряя шаг.

— А чего ж мы Зайца на обратном пути не встретили?

— Забыл? Мы другим путем домой пошли.

— Точно. А почему Заяц так расхрабрился? Он же темноты боится.

— Он вечером за нами отправился, а не ночью. И, видать, заплутал. И еще, мы тогда не торопясь шли, и ему спокойно было от наших спокойных следов. Тсс, — снова предупредил Хома. — Орешник. Всемирные следопыты закружили по опушке. Судя по всему, Заяц погоню заметил. И заметался от Лисы. Туда-сюда, туда-сюда!..

Следы Ежа неотрывно тянулись за ними: за Лисой и Зайцем.

Но за орешником Зайцев путь оборвался. Вдруг. Бесследно. У Лисы и Ежа есть отметинки, а у него совсем исчезли. Значит, плохо дело.

— Сцапала Лиса, — выдохнул Суслик. — Я не ошибся?

— Лучше б ты ошибся! — в сердцах заявил Хома.

— Впервые от тебя это слышу, — уныло произнес лучший друг. — Может, прямо здесь его и съела?

— Косточек нет, — огляделся Хома.

— А если целиком проглотила?!

— Подавилась бы. Заяц у нас толстый, — повеселел Хома. — А раз не съела, то не все потеряно.