Кристоф Виланд - История принца Бирибинкера Страница 5

– В самом деле, прекрасная Кристаллина, – снова перебил ее принц, – я нахожу вашу память столь же необыкновенной, как и добродетель, на которую, согласно вашему желанию, должен был положиться престарелый Падманаба. Однако скажите мне, ежели не запамятовали, что стало потом с трутнем?

– Вы кстати напомнили мне о нем, – ответила фея, – бедняжка Гри-гри! Я и в самом деле о нем забыла, и мне, право, жаль! Но жестокосердый Падманаба поставил такое нелепое условие для его освобождения, что я не знаю, как мне его вам поведать.

– А что же это все-таки за условие? – спросил принц.

– Просто непостижимо, – сказала Кристаллина, – чем могли вы так досадить старому волшебнику, что он замешал и вас в эту заварушку, ибо совершенно несомненно, что, когда происходили все эти превращения, даже ваша прабабушка еще не родилась на свет. Одним словом, Гри-гри вернет себе прежний облик не прежде, нежели вы… Нет, принц Бирибинкер! Присущая мне чувствительная деликатность не дозволяет вам это открыть, и я в еще меньшей мере понимаю, как вас вразумить, ибо по румянцу, который проступает у меня на лице, при одной мысли о подобных вещах вы можете догадаться, что это такое.

– О, сударыня! – вскричал принц, вскочив на ноги, – я покорный слуга господина Падманабы! Но ежели дело только за таким малым обстоятельством, то надобно вам лишь поискать среди десяти тысяч гномов, состоящих в вашем услужении, нового Гри-гри, чтобы отомстить старому шуту за его чудодейственного соперника, что, верно, поважнее, нежели возвратить вашему карлику прежнюю красоту. А что до меня, то полагаю, вы должны быть довольны, что я вам возвратил вашу. Не скажу, что я не был с избытком вознагражден оказанными вами милостями за услугу, которая мне столь мало стоила. Я хотел бы только напомнить, что самое главное было, чтобы вы снова стали феей Кристаллиной, а не оставались хрустальным ночным горшком, – и то могущество, которое дает волшебная палочка старого Падманабы, может с легкостью утешить вас в потере одного возлюбленного.

– Я все же надеюсь, – возразила Кристаллина, – что мою заботу о бедном Гри-гри вы не припишите какому-либо своекорыстному намерению? Вы, стало быть, не знаете ни тонкости моих чувств, ни обязанностей дружбы, ежели не способны понять, что можно иметь попечение о друге без какой-либо иной побудительной причины, кроме блага самого друга, и мне следовало бы выразить вам свое сожаление…

– Сударыня! – ответил Бирибинкер, который между тем уже оделся, – я так убежден в тонкости ваших чувствований, как только вы могли бы от меня потребовать, но вы сами видите, сколь удобно нынешнее утро к продолжению моего путешествия. Сделайте милость, вы, чье сердце способно на бескорыстную дружбу, откройте мне, на каком пути я могу снова повстречать ненаглядную Галактину, и я перед всем светом стану утверждать, что вы самая бескорыстная и, ежели хотите, также самая суровая среди всех фей во вселенной!

– Вы будете удовлетворены, – сказала Кристаллина, – ступайте и ищите свою молошницу, так угодно вашей судьбе! У меня, быть может, нашлась бы причина не быть слишком довольной вашим поведением, однако вижу, что с вас нельзя много взыскивать. Ступайте, принц! На дворе вы увидите мула, который будет трусить с вами до тех пор, покуда вы не найдете свою Галактину. И когда, паче чаяния, с вами приключится что-либо неладное, то вы найдете в этом стручке надежное средство против всякой неприятности[16].

… Принц Бирибинкер спрятал стручок, поблагодарил фею за все ее милости и сошел во двор.

– Вот, – сказала Кристаллина, провожавшая его, – видите этого мула, который, может быть, мало имеет себе подобных. Он происходит по прямой линии от знаменитого Троянского коня и ослицы Силена[17]. С отцовской стороны он унаследовал то, что он деревянный и не требует ни корма, ни подстилки, ни скребницы, а с материнской стороны, что он бежит тихой рысцой и терпелив как овца. Садитесь на него спустив повода, и пусть идет куда захочет; он доставит вас к вашей возлюбленной молошнице; а ежели вы не будете счастливы, как того желаете, то пеняйте на самого себя.

Принц осмотрел необыкновенного мула со всех сторон, хотя все чудеса, которые повстречались ему в замке, побуждали его приписать сему животному все те достоинства, какие только насказала фея. Когда принц садился, Кристаллина захотела показать ему, что она еще не все поведала ему о своем могуществе. Она трижды взмахнула палочкой по воздуху – и вот! – разом явились все десять тысяч сильфов, которых подчиняла себе палочка Падманабы. Двор, лестница, галерея и даже крыша наполнились крылатыми юношами, из коих самый наихудший превосходил красотою ватиканского Аполлона[18].

– Клянусь всеми феями! – воскликнул Бирибинкер вне себя от такого зрелища, – какой блистательный у вас двор! Пусть крошка Гри-гри навеки останется трутнем! Приблизьте к себе их, сударыня! Какое несчастье, если бы среди всех этих богов любви не сыскалось бы ни одного, способного заменить вам гнома, который, по вашему собственному признанию, не обладает никаким иным преимуществом перед безобразными своими сотоварищами, кроме того, что наделен забавным уродством.

– Вы видите по крайней мере, – возразила Кристаллина, – что у меня нет недостатка в обществе, которое может меня вознаградить за ваше непостоянство, ежели мне когда-либо вздумается быть утешенной.

Засим пожелала она ему счастливого пути, и Бирибинкер затрусил на деревянном муле, размышляя обо всем, что ему довелось повстречать в этом диковинном замке.

ВТОРАЯ ГЛАВА

Около полудня, когда зной становился нестерпимым, принц спешился на опушке и присел у ручейка, бежавшего в тени деревьев и кустарников. Вскорости завидел он пастушку, гнавшую на водопой стадо розовых овец как раз к тому месту, где в тени лежал Бирибинкер.

Подумайте, сколь велико было его восхищение, когда он узнал в молодой пастушке возлюбленную молошницу. Она показалась ему вдесятеро прекраснее, нежели когда он ее в первый раз увидел, но что его особенно обрадовало, так это то, что она вовсе не думала обратиться в бегство, а подходила все ближе, покуда не села неподалеку от него на траву. Принц не осмеливался заговорить, но бросал на нее столь пламенные взоры, что камни в ручейке едва не растопились в стекло.

Прекрасная пастушка, которая должна была обладать весьма холодной натурой, чтобы не испепелиться под такими взорами, тем временем равнодушно плела венок, искоса поглядывая на принца, в чем, по его мнению, крылась по меньшей мере досада. Все же это придало ему настолько смелости, что он мало-помалу стал к ней придвигаться, чего она словно и не замечала, забавляясь с козочкой, у которой вместо шерсти росли серебрянные нити, и она вся была искусно разукрашена веночками и розовыми лентами. Вблизи взоры принца стали не менее красноречивы, нежели издали, а ее очи отвечали время от времени столь учтиво, что он, наконец, не мог далее сдерживать себя и упал к ее ногам и (по своему обыкновению), изливаясь в поэтических выражениях, стал твердить все, что он сказал ей раньше языком более вразумительным и убедительным. Когда же его нежная элегия иссякла, прекрасная пастушка ответила, бросая в начале своей речи взоры более холодные, чем в конце:

– Уж не знаю, правильно ли я вас уразумела, не хотели ли вы мне все время сказать, что вы меня любите?

– О, небо! – воскликнул восхищенный принц, – люблю ли я вас? Скажите лучше, что я вас обожаю, что я изливаю к вашим ногам всю свою томящуюся душу.

– Видите ли, – сказала пастушка, – я всего только простая девушка и вовсе не требую, чтобы вы меня обожали. Вы также не должны изливать свою душу, чтобы я не подумала, будто она у вас в избытке. С меня было бы довольно, если бы вы меня только любили. Однако ж признаюсь, меня труднее убедить, нежели фею, с которой вы провели прошедшую ночь.

– О, боги, – воскликнул пораженный принц, – что я слышу? Возможно ли? Кто же мог вам? Откуда вы знаете? Я сам не знаю, что говорю. О! Злополучный Бирибинкер!

Прекрасная пастушка испустила ужасающий вопль, едва он вымолвил фатальное имя.

– И впрямь злополучный Бирибинкер! – вскричала она, поспешно вскочив на ноги. – Неужто понадобилось вам вновь оскорблять мой слух столь непристойным именем? Вы принуждаете меня вас ненавидеть и спасаться бегством, ибо я…

Тут разгневанная Галактина была внезапно прервана в своих речах таким зрелищем, от коего и у нее и у принца разом вылетели все мысли. Они увидели великана, который вместо венка обвил вокруг головы несколько молодых дубов. Ковыряя в зубах огородного жердью, он шел прямо на пастушку и взревел столь зычным голосом, что не менее двухсот галок, свивших гнезда в его лохматой бороде, вылетели оттуда с оглушительным гомоном:

– Что ты тут делаешь, куколка, с этим крохотным карликом? Сию же минуту ступай за мной, а не то я искрошу тебя в паштет. А ты, – обратился он к принцу, засовывая его в огромный мешок, – полезай-ка сюда!