Елена Ожич - Мой папа - мальчик Страница 6

— Мой папа только что был у Ираиды Варсонофьевны. Или вы, — я старался говорить как можно увереннее и значительнее, — хотите сказать, что такой ответственный и бдительный общественник, как Ираида Варсонофьевна, может подписать документ кому попало?

Паспортистка ЖЭУ хмыкнула, пожала плечами, потом достала из ящика стола круглую печать, нежно подышала на неё и поставила штампик на нашу доверенность.

— Пошлину платите в кассу, — сказала она. — Сто рублей.

— Не вопрос, — сказал папа.

Глава 5

О роли музыки в жизни папы

— Откуда деньги? — спросил я папу, когда мы получили заветную справку и вышли из ЖЭУ почти свободными четвероклассниками.

— Так это, — сказал папа, — кошелёк-то, слава богу, на месте остался. Не уменьшился даже. Хорошо, что я его во двор не взял, а дома в комоде оставил.

— Это хорошо, — ответил я. — Деньги нам, скорее всего, ещё пригодятся. Не у мамы же их просить.

— Если что, — сказал папа, — у меня ещё есть немного. Зарплата недавно была. Последняя, наверное… — грустно вздохнул он.

— Слушай, а тебя не хватятся? В институте? — спросил я.

— Ё-ка-лэ-мэ-нэ!!! — схватился за голову папа. — У меня же сегодня с утра лекция по русскому фольклору у иностранных студентов!!! А в конце я хотел им проверочную работу на дом дать! Это же международный скандал — преподаватель на лекцию не явился! Так, — начал он обшаривать свои карманы, — мобильник всё равно отключён. А, — махнул рукой папа в отчаянии. — Точно уволят! Поехали, может, ещё успеем!

— Куда поехали? Какой «поехали»? — схватил я папу за рукав. — Ты забыл, что ли?

— Ах, да-да-да, — ещё сильнее занервничал папа. — Что делать, Мишка?

— Давай дадим телеграмму декану.

— Какую ещё телеграмму? — Папа чуть не плакал и почти рвал волосы на своей одиннадцатилетней голове, которая ещё вчера была тридцативосьмилетней.

На папиной кафедре было много желающих преподавать фольклор в группе иностранных студентов, но именно папа прошёл там какой-то внутренний конкурс, презентацию для которого он готовил недели три. Даже на это время с ноутбуком на дачу уехал.

— Дом как почувствовал, что хозяина нет, — говорила тогда мама. — Сразу расслабился и рассыпаться начал. Вчера на кухне розетка из стены прямо выпала, сегодня у табуретки сразу две ножки отломились. И замок ещё вчера сломался. Ведь давно отцу говорила: смажь замок, а то заедает. Некогда ему было, а мне теперь замок меняй.

— Ну, какую телеграмму…

— Вот такую, к примеру: «Связи получением наследства вынужден срочно выехать Монголию».

— Ни за что, — твёрдым голосом сказал папа. — Опять Монголия! Так нагло врать начальству я не умею.

— Чёрт с тобою, — ответил я. — Напиши проще: «Семейным обстоятельствам прошу отпуск свой счёт две недели. Тчк».

— Две недели! — Папа снова схватился за остатки волос. — Чтобы я пробыл в этом смешном тельце целых две недели!!!

Ну ни фига себе. Как папу корёжит, оказывается. Я же живу почти в таком же смешном тельце уже целых одиннадцать лет, и ничего.

— Я! Не могу! Быть! Мальчиком! — кричал папа, стоя на детской площадке. — Потому что этого не может быть! Я был уже мальчиком и не хочу снова туда возвращаться!!! Мишка, сынок, скажи, что я вчера пил? Я был очень пьяный, да? — Папа уже чуть не плакал.

— Чай ты пил. Две чашки. Больше не успел, на улицу нас потащил.

— Я не хочу снова быть мальчиком, — папа стал отступать от меня назад, размахивая руками и тряся головой. — Наверняка это всё ваши компьютерные штучки! Ну, скажи, скажи, что так бывает — надеваешь шлем, берёшь в руки штурвал, и ты уже не ты, а какой-нибудь универсальный солдат? Это ты, ты подсадил меня на все эти ваши тупые компьютерные войнушки! Признавайся!!!

И тут я не удержался. Я взял и вмазал папе прямо в глаз. Прямо по очкам. Папа от неожиданности сел на землю, снял свой треснувший «бинокль доцента» и уставился на меня:

— Ах, ты так, — сказал он вдруг тихо, схватил меня за ноги и повалил на землю. Мы катались по площадке, как две змеи, свившиеся в клубок. Папа лягал меня ногой, я выворачивал ему запястье. Потом мы поменялись: я лягал, а он выворачивал. А потом папа как-то хитро вывернулся, сел мне на спину и заломил руку.

— Самбо! — торжествующе сказал папа. — Сколько лет прошло, а ручки-то помнят…

— Слезь! — придушенно крикнул я. — А то хуже будет!

— Кому хуже будет? — спросил папа, который чувствовал себя победителем. — Маме жаловаться побежишь?

— Слезь сейчас же. — Я снова попытался достать папу пяткой. — А дома поговорим.

В этот момент я почувствовал, что какая-то сила вдруг стала приподнимать папу, сидящего на мне, а папа прекратил издавать победные вопли и замолчал.

— Что здесь происходит, я вас спрашиваю? — раздался грозный мужской голос.

Я перевернулся на спину и увидел, что папу за шкирку, как какого-нибудь котёнка, держит одной рукой наш участковый Невзыграйло. Невзыграйло был очень высокого роста, всегда ходил «по форме». Говорят, что он раньше служил в спецназе и ездил в «горячие точки», а потом попросился на более спокойную службу. Невзыграйло был такой огромный, а в руке у него болтался маленький папа. Выглядело это очень смешно.

— Что за драка? — повторил Невзыграйло.

— Это не драка, — пискнул папа, — это выяснение отношений.

— Я, конечно, слышал, — сказал участковый, — что может быть выяснение отношений без драки, но пока такого не встречал. Чего не поделили, орлы?

— Мы не орлы, — пискнул папа, — орлы не мы. Как вы смеете! Я взрослый человек, предъявите документы!

— Нет, это ты предъяви документы, взрослый человек, — сказал густым басом Невзыграйло. — Почему одни, без родителей?

— Я всё сейчас объясню. — И папа стал трепыхаться в могучей длани участкового, пытаясь дотянуться до кармана, где лежала тетрадка.

Ну нет. Только не это. Правда, и только правда — это хорошо, конечно. Но сейчас всё, что угодно, кроме правды. И я перестал смеяться. Я вскочил на ноги и стал спасать папу.

— Товарищ Невзыграйло, тут такое дело, — затараторил я. — Пять минут назад в ЖЭУ нам выдали справку, вот, — и я показал участковому бумажку, — и мы теперь можем одни, без родителей, ходить на занятия в кружки. И вот мы туда и шли как раз. Но па… то есть Боря, брат, хотел пойти на бухучёт, а я — матанализ. А справка-то одна. Копию-то ещё не сделали, не успели. И вот мы решали, кто пойдёт домой, а кто со справкой на матанализ. А потом у нас в пять синхронный перевод и ещё домра…

— Домра? — спросил вдруг суровый Невзыграйло, светлея лицом. — В ДК? У Зои Кондратьевны?

— Ага, — сказал я, ни сном ни духом не ведая, кто такая Зоя Кондратьевна.

— Привет ей передавайте от ученика Стёпы Невзыграйло, — сказал участковый и разжал руку, в которой держал обмякшего папу. Освобождённый папа рухнул на землю, как подкошенный.

— На свои очки, — сказал я, протягивая папе растоптанный в пылу драки «бинокль».

— Не надо, — сказал папа, потирая разные ушибленные места.

— Ты же без них не видишь…

— Уже вижу. Ты мне, Мишенька, зрение-то кулаком и вправил. Не ожидал я такого от родного сына, не ожидал…

— Мужские истерики, — сказал я, — никого ещё до добра не доводили.

— Что?! — снова начал вскипать папа.

— Хорош уже. Пойдём, охладимся, — и я кивнул на ларёк с мороженым в соседнем дворе.

Ковыряя палочкой в стаканчике с мороженым, я спросил у папы:

— Ну, давай выкладывай, что там у тебя за история? Что там такого ужасного произошло в твоём детстве? Почему ты так сильно не хочешь быть снова мальчиком? Есть в этом, конечно, свои минусы, но ведь и плюсы тоже есть.

— Ну да, есть, — хмуро поддакнул папа.

— Ты на работу, к примеру, можешь теперь не ходить…

— Угу, — папа нахмурился ещё сильнее.

— По-моему, быть мальчиком — не так уж и плохо, — сказал я. — Я вот, например, даже рад, что ты у меня теперь… такой. Я сто лет ни с кем не дрался. А тут вот раз, и… Само, правда, так получилось. Но ведь здорово же, когда есть с кем подраться и поговорить. Я тебе дам на роликах своих покататься, у тебя же не было их… тогда.

— Не было, — подтвердил папа.

— Ну так чего киснешь? — подбодрил его я. — Побудешь немного мальчиком, а потом, если найдём способ, снова станешь папой. А даже если и не найдём… Если не найдём, я поговорю с мамой, останешься жить у нас в любом случае.

— Нет, — сказал папа, — если не найдём, я не смогу сидеть на шее у мамы. Я уйду скитаться. Или подделаю документы и поступлю в суворовское училище.

— Ну и всё-таки, — спросил я, — что там такого, в твоём детстве, произошло, что ты сейчас не хочешь хоть немного снова побыть мальчиком?

Папа помолчал, раздумывая, стоит ли посвящать меня в тайны своего тёмного прошлого. Но потом всё же решил ничего от сына не утаивать, сам же вчера каялся в том, что не разговаривает со мной по душам.