Джеральд Даррелл - Говорящий сверток (с цветными иллюстрациями) Страница 6

— Mon Dieu![3] Да это ты! — произнесла она хрипловатым голосом с сильным французским акцентом. — Mon Dieu, и напугал же ты меня до самой смерти, кто же так подкрадывается среди ночной поры?

— А ты думала, кто это? Космическая ракета?

— Ах, mon Perroquet, мой Попугайчик, — проговорила мадам Гортензия, — всегда шутишь. Сам понимаешь: паровоз с приятной наружностью, в таком хорошем состоянии, ну как не привлекайт внимание, n'est-ce pas?[4] Да вот прошлойють на помощь. Два каких-то незнакомца из Лондонского музея пытались меня похищать. Но я гудела, и жители деревни меня спасали. Такие паровозы, как я, скажу вам, не просто сдаются. Я не какой-нибудь дурной дизель.

— Ну, а я что говорю, — поддакнул Попугай. — Ты, можно смело сказать, самый прелестный паровозик на свете, а ты знаешь, у меня есть кое-какой жизненный опыт.

— Ах, mon Perroquet, — вздохнула мадам Гортензия, — ты знаешь, что надо сказать даме. Ты такой талант, такой симпатик, mon Perroquet.

— Итак, — сказал Попугай, — позволь представить тебе моих друзей: Питер, Саймон и Пенелопа.

Мадам Гортензия внимательно их осмотрела.

— Мальчики недурны, — произнесла она наконец, — особенно черненький. Он напоминает первого машиниста в мою жизнь. Что касается девочки… хм, невыразительное лицо и сколько ржавчины на голове, бедняжка.

— Это у меня волосы, — возмутилась Пенелопа, — просто они такого цвета.

— Будет, будет, — примирительным тоном проговорил Попугай, — мы сюда пришли не для того, чтобы устраивать конкурс красоты. Мы хотим просить тебя об одном одолжении, Гортензия, моя радость.

— Для тебя, мой храбрый Попугайчик, я делайт что угодно.

— Прекрасно, — сказал Попугай. — Тогда ты отвезешь нас в Мифландию.

— Что? — хрипло взвизгнула мадам Гортензия. — Покидать мою милую уютную платформу и пускать вверх по долине? Это мне, когда я на пенсии! Мне, в моем возрасте, разводить пары? Non, non, non! Жамэ! И не проси, слышать не хочу!

Уговоры продолжались долго. Попугай улещивал ее, осыпал комплиментами, дети расточали похвалы ее красоте, уверяли, что Мифландии без нее не обойтись (что было истинной правдой).

— Хорошо, — сдалась наконец мадам Гортензия, — я согласна. Но мне не спуститься с мой удобный помост, который построили нарочно для меня.

— Ну, это просто, — заверил ее Питер. — Две доски- и, с вашей подвижностью и сноровкой, вы у нас в одну минуту очутитесь внизу.

— Mon Dieu, он умеет польстить совсем как ты, Попугайчик, — заметила мадам Гортензия. — Пусть так, будь что будет. Несите ваши доски — и начинаем.

Мальчики быстро раздобыли несколько досок и соорудили наклонный помост. Потом все зашли сзади мадам Гортензии и принялись ее толкать.

— Sacres friens! Святые тормоза! — воскликнула мадам Гортензия. — Сильней, толкайте сильней. Alors, еще разок.

Наконец ее небольшие колеса закрутились, и она со скрипом и пыхтением соскользнула с деревянной платформы и очутилась на земле.

— Чудесно, — сказал Питер. — Еще несколько метров, мадам, и вы на прочных, удобных рельсах.

— Alors, — задыхаясь, пролепетала мадам Гортензия. — Чего я только не делать ради этого Попугайчика,

Пока Питер и Саймон мягко и осторожно помогали мадам Гортензии встать на рельсы, Пенелопа и Попугай шарили вокруг, ища топливо, чтобы привести паровозик в действие. Угля не оказалось, но в конце концов они нашли груду оливковых поленьев. Пенелопа набрала охапку и заложила в печь.

— Осторожно, осторожно, не повреждай краску, — пропыхтела мадам Гортензия. — Меня только-только выкрасили заново.

Наконец топку набили дровами, котел залили водой из станционного водопровода, и теперь все было готово к отправлению. Только забравшись на паровоз, дети поняли, до чего миниатюрна мадам Гортензия: когда в паровозную будку внесли клетку, остальные еле-еле втиснулись туда со своими пожитками.

— Все на местах? — спросила мадам Гортензия. — Тогда, Питер, я попрошу тебя разжигать огонь в топке,

— С удовольствием, мадам, — отозвался Питер.

Они с Саймоном страстно любили железную дорогу, поэтому одна мысль о путешествии на мадам Гортензии приводила их в восторг. А уж выполнять работу машиниста казалось им верхом наслаждения. Они бережно подожгли клочок бумаги, положили на него щепок и кусков коры и раздули огонь. Сверху они наложили поленьев, и вскоре в топке ревел огонь.

— Ах, nom de Wagon-lit! Клянусь спальным вагоном! — воскликнула мадам Гортензия, втягивая полные легкие дыма и выдувая его через трубу. — Лучше нет хорошей затяжки, когда нервы на пределе.

Котел скоро раскалился, и вот уже мадам Гортензия издала ликующее «с-с-с-ш-ш-ш!».

— Превосходно! — с восхищением проговорил Попугай. — Ты сегодня как нельзя более в голосе, дорогая Гортензия.

— Льстец! — отозвалась мадам Гортензия. — С-с-с-ш-ш-ш!

— Так, Питер, теперь немного отпусти тормоза, — скомандовал Попугай, — а ты, Саймон, слегка прибавь мадам пару.

Сначала медленно-медленно, а затем все быстрее и быстрее колеса начали крутиться.

— Больше… чуф-чуф-чуф… пару! — вскричала мадам Гортензия. — Сбросьте… чуф-чуф-чуф, чуф-чуф-чуф… тормоза. Больше… чуф-чуф-чуффа, чуф-чуф-чуффа… пару. Alors, mes braves! Итак, мой храбрецы, мы тронулись. Vive la France! Да здравствует Франция! Чуффа-чуффа-чуффа, чуффа-чуффа-чуффа!

— Великолепно! — закричал Саймон. — Vive мадам Гортензия!

— Ура! Ура! — подхватил Попугай.

— Вы приняли таблетку? — взвизгнула Дульчибелла. — Вы же знаете, вас всегда укачивает в поезде!

Паровозик набирал скорость, дребезжа, звякая, громыхая, окутанный облаками пара; топка светилась, как рубин; Питер и Саймон все подбрасывали в нее поленья, а впереди, лилово-черная в лунном свете, лежала горная цепь.

Путь в долину оказался захватывающим. Узенькая колея вилась между высокими утесами, пробегала над глубокими ущельями, где в лунном свете поблескивали водопады. Река внизу, тесно сдавленная зазубренными камнями, казалась гигантскими сверкающими когтями неведомой птицы. У подножий утесов мерцали зеленые огоньки светляков, а сквозь шум множества водопадов и пыхтение и лязганье мадам Гортензии дети иногда слышали заунывный крик филинов, перекликавшихся в лесу.

— Мы поды-ма-емся в гору, чуффа-чуффа-чуффа-чуффа, — пропыхтела мадам Гортензия. — Прибавьте пара.

Питер с Саймоном подбросили еще дров, пламя разгорелось еще жарче, искры летели вовсю, и пыхтящий паровозик оставлял за собой хвост, словно комета.

— Хо! Хо! — захохотал Попугай. — Клянусь Юпитером, моя радость, ты молодчина. Я всегда любил ездить поездом, но с тобой — это божественно!

— Льстец, — пропыхтела мадам Гортензия и пронзительно засвистела, показывая, как она довольна.

На середине склона она вдруг замедлила ход и, шипя, пыхтя и задыхаясь, выпустила облако пара.

— Sacres freins! Святые тормоза! — вздохнула она, и пар окутал ее серебряным облаком. — Отдохнем минутку. Вы можете принести мне попить.

Питер и Саймон по очереди принесли ей воды из ближайшего водопада, и, когда котел наполнился до отказа, мадам Гортензия изъявила желание продолжать путь.

— Теперь уже недалеко, правда, Гортензия? — спросил Попугай, когда они опять заняли свои места.

— Да, осталось совсем чуть-чуть. — Мадам Гортензия опять начала с пыхтением взбираться в гору.

Вскоре подъем кончился, дорога пошла ровнее. По обе стороны колеи лежали глубокие расселины, на дне которых зажатые камнями потоки пенились, кипели и мерцали при свете луны. Затем перед ними выросла каменная стена, в которой зияли два туннеля, точно два черных жерла. Колея здесь раздваивалась, и два пути исчезали в глубине туннелей.

Мадам Гортензия остановилась у стрелки.

— Сойдите, пожалуйста, и нажимайте рычаг, — пропыхтела она. — Нам нужен левый туннель.

Питер и Саймон слезли и вдвоем — так как рычаг поддавался туго — перевели стрелку. Потом снова вскарабкались на паровоз. Мадам Гортензия медленно тронулась с места, со скрежетом перевалила через стрелку и стала опять набирать скорость.

Туннель приближался, делаясь все больше и чернее, точно разинутый рот великана, и Пенелопа взяла за руки Питера и Саймона. Она не то чтобы испугалась, а просто ей показалось уместным взять их за руки в этих обстоятельствах. Они нырнули в туннель, и мадам Гортензия напугала всех, издав два оглушительных свистка.

— Эй! — крикнул Попугай. — Это зачем?

— Для летучих мышей, — пропыхтела мадам Гортензия. — Они висят под сводом, бедняжки, и задохнутся, если не предупреждать их.

В туннеле было очень мрачно и жутко, так как единственный свет исходил от паровозной топки. Лишь смутно виднелся свод туннеля. Оттуда, как наконечники копий, свисали сталактиты, и с них капала вода.

Вдруг мадам Гортензия испустила еще один пронзительный свисток.