Оксана Иваненко - Сандалики, полная скорость! Страница 8

Всё равно ему больше ничего не оставалось делать.

Он надвинул кепку на лоб и быстро пошёл в ту сторону и за тем ветром, что вёл к больнице необыкновенного доктора.

Но чем ближе подходил он к больнице, тем медленнее становились его шаги. Ведь ещё ни один из жителей города не осмеливался войти туда. Неизвестно совсем, как и от какой болезни будет лечить его доктор.

Вот уже совсем близко... Вот уже последний квартал.

Ох! Если бы не это объявление!.. Ох, только бы его, Яся, никто не увидел!

Ясь оглянулся по сторонам, поднялся на крыльцо и только протянул руку к звонку и на мгновение в нерешительности остановился, как дверь открылась, и показалась сперва острая бородка затем острый нос, и, наконец, острые глаза острей глянули на Яся.

— А, это ты, - сказал доктор. — Кажется, мы с тобою немного знакомы. Ну, заходи, заходи! Что у тебя болит?

— У меня ничего не болит, — робко проговорил Ясь,— но вы ведь, кажется, и не лечите обычных болезней. Я... просто... ничего не хочу делать.

— Ой-ой-ой, какие противные слова! — сморщился доктор, словно хины без облатки глотнул. — Нет, дорогой мой, такой болезни нет. Ты, наверно, болен чем-то другим. Лучше давай-ка я тебя послушаю, и тогда мы поставим верный диагноз.

Ясь покорно снял рубаху, а доктор взял трубку, обыкновенную докторскую трубку, и начал выслушивать его.

Он постукал Яся по груди.

— Так, так, — пробормотал он. — Задачек ты решать не любишь.      ,

— Не люблю, — согласился Ясь.

— А любишь ты слоёные пирожки? — неожиданно спросил доктор и раскрыл перед Ясем дверцы одного из шкафов.

Там вместо лекарств стояли тарелки, полные разных сладких и вкусных вещей.

— Может быть, ты хочешь что-нибудь съесть? — спросил доктор.

Но Ясь равнодушно глянул на угощение.

— Я уже завтракал сегодня,— сказал он.

Доктор посмотрел на него и подкрутил усы, словно что-то наматывая на них.

— А такое ты видал? — что-то вспомнив, весело спросил он и отворил второй шкафчик.

Там были разные конструкторы, из которых можно было делать модели машин, макеты дирижаблей, теплоходов и даже небольшой стратостат.

Но Ясь равнодушно посмотрел на всё это.

— Я ничего не люблю,— сказал он.

Доктор снова подкрутил свои усы. Обвёл глазами комнату, видимо, в поисках ещё каких-то заманчивых вещей и вдруг распахнул окно в сад.

А в саду пели птицы: «Тёх-тёх-тёх!» Как хорошо!

— Как хорошо! —сказал Ясь.

Доктор усмехнулся и это тоже намотал себе на ус.

И Ясь заметил, что каждая усинка у доктора торчит отдельно — так много было намотано на его усы.

— А ты говорил, что ничего не любишь!

— Так это же не уроки, а пение. Уроков я и по музыке не люблю, поломал скрипку, и меня выгнали из музыкального кружка.

— Теперь знаю, чем ты болен,— сказал доктор.— Я тебя вылечу, сделаю тебе глаза побольше, а уши потоньше, только и всего. И тебе станет очень интересно жить!

— А это очень больно? — спросил Ясь с испугом.— Это страшная операция? Я боюсь!

— Ничего страшного! Одна минута. Подойди сюда, к окну. Давай глаза — ай-я-яй! — да ты же ими ничего не видишь! Раз! Вот я накапал тебе туда капли. Давай уши. Раз! Готово. На одну минутку я пёревяжу тебе глаза и уши чистым бинтом — вот так. А теперь я выведу тебя на свежий воздух в сад, давай руку... Вот мы и вышли. Сейчас я сниму с тебя бинты, и ты с полчасика побегай здесь.

Мальчик открыл глаза и вскрикнул.

Что это — волшебный сад или его глаза и уши стали волшебными? Он так много сразу увидел и так много услышал!

В саду росли чудесные цветы, и мальчик видел тончайшие переливы на их лепестках. В саду были большие озёра с такой дивной прозрачной водой, что все цветы и деревья со всем своим богатством красок и самых нежных оттенков отражались в них.

Но самым удивительным в саду было то, что в нём звучала чарующая музыка. Кто это играл? Мальчик прислушался и услышал, что это играют деревья. Да, да, в самом деле, это играли деревья, когда ветер колыхал их листья.

Сирень звенела, словно китайские колокольчики; берёзки, словно скрипки, выводили тонкую мелодию; будто кларнеты, возносили свою мелодию ввысь, к самому небу, стройные тополя; и, как старый важный барабан, время от времени басил дуб.

Всё, всё играло и пело в саду, и всё это услышал мальчик. И он слышал даже, как распускаются цветы и как наливаются, алеют черешни.

Да разве может быть скучно, когда столько видишь и столько слышишь?

Но мальчику чего-то не хватало. Ему самому, самому хотелось играть в этом оркестре!

Он побежал к доктору и принялся тормошить его за рукав белого халата:

— Я тоже хочу играть, но я поломал скрипку, и мне больше не дадут. Научите меня играть, вы ведь всё можете!

Доктор засмеялся.

— Ну что ты, я только врач,— сказал он.— Но я могу дать тебе скрипку.

— Ой, дайте мне её поскорее! — воскликнул мальчик.

Доктор вынул из третьего шкафа небольшую скрипку.

— Не смотри, что она обычная на вид,— сказал он.— Это волшебная скрипка. Подарил мне её один старый музыкант, который умел зачаровывать своей музыкой людей, зверей и даже змей. Я дам тебе на время эту скрипку, но от тебя зависит, чтобы она осталась волшебной. Её чары пропадают, если на ней перестают играть, и чем больше играешь, тем она становится волшебней. Я сделал тебе тонкий слух и большие глаза. Теперь ты многое увидишь и многое услышишь. Ты должен научиться играть так, как играют деревья, как поют птицы, как веет ветер и... как живут люди.

— Я буду играть день и ночь, чтобы скрипка была такой же волшебной, как у старого музыканта! — воскликнул Ясь.— Но как мне быть? Меня ведь выгнали из дому. Если я вернусь и буду только играть, меня выгонят снова.

Ну и не ходи домой,— сказал доктор.—Мать сказала тебе, чтобы ты шёл на все четыре ветра. Вот ты и пошёл за одним ко мне. А теперь иди за вторым.

И мальчик перекинул через плечо небольшую сумку со скрипкой, сдвинул кепку со лба на затылок, чтобы лучше видеть всё кругом, попрощался с доктором и пошёл за вторым ветром.

* * *

С сумкой за плечами, с кепкой на затылке шёл ^ шёл весёлый Ясь. Глаза его сияли, и он весело подпевал лёгкому ветру, цветам и колосьям.

Вот и лес. Он пойдёт далеко-далеко, в самые дебри, чтобы никто его не увидел и не услышал, и там будет играть на своей волшебной скрипке.

«Тёх-тёх-тёх», — запела серенькая птичка. Как хорошо!

Мальчик вытащил скрипку и провёл по ней смычком. Но что это — поросёнок захрюкал, что ли? Неужели он будет только мешать лесной музыке, портить её?

У мальчика даже слёзы на глазах показались. Но он вспомнил: скрипка ведь долго лежала у доктора, а доктор на ней не играл. Вот она и растеряла свои волшебные звуки. Играть, играть!.. Чем больше на ней играть, тем скорее они вернутся.

И он играл, упорно играл, пока не получилось у него под смычком: «Тёх-тёх». Скрипка запела как птица.      ,

Он оглянулся: не та ли маленькая птичка подлетела? Но нет, птичка сидела на ветке и тоже оглядывалась: где это поёт её подруга?

Мальчик снова коснулся струн смычком и теперь уже ясно услышал: это у него так получается. И тут серенькая птичка подлетела близко-близко и вместе со скрипкой защебетала: «Тёх-тёх-тёх!»

Это был первый успех, но к скрипке ещё не вернулось её волшебство.

Надо было играть и играть, ещё, ещё и ещё...

И Ясь играл до боли в пальцах. И только спустя неделю или две, играя на утренней зорьке, он заметил: остановились в воздухе птицы, остановилась стрекоза с чуть голубоватыми прозрачными крыльями, маленький зелёный жучок и большой чёрный жук с рогами.

Они остановились и запели вместе с его скрипкой. Одна птичка просто смеялась трелями, жук с рогами подпевал басом, конечно, жучиным басом: «Жу-жу-жу!»

Это получилось чудесно! Теперь уж каждый день бегал мальчик по лесу, смеялся и пел, а три серенькие птички, голубая прозрачная стрекоза, зелёненький жучок и рогатый большой чёрный жук так подружились с ним, что всегда летали над его головой.

Как-то вечером, когда уже выплыл на небо серебряный челнок-месяц, мальчик сел над лесным ручьём, и стало ему почему-то грустно. Ну, так просто... Бывает ведь иногда грустно, а Ясь был ещё не взрослый, а мальчик. Может быть, он просто дом свой вспомнил, а может, ещё что... И заиграл он грустную, печальную песню.

Ой как грустно стало в лесу!

Из своей норы вылезла лисичка, оперлась, как старушка, острой мордочкой на лапу и вспомнила, как её чуть не схватили зимою борзые и как не удалось ей курицу стянуть, и еле-еле удержалась, чтобы не заплакать. Волчица издалека подвывала, жаловалась, что не любят её телята и, едва увидят, разбегаются. Ручеёк замедлил свой бег, не журчал и не смеялся. А стая комаров в удивлении остановилась и не полетела никого кусать. Да и сам мальчик так расчувствовался, что не мог больше играть, и отложил скрипку. И хорошо сделал, а то такой грусти-печали нагнал, что уже тучи собирались и могли ещё пролиться дождём.