Анна Никольская - Город собак Страница 8

— Давай, — отозвался второй. — Знаешь, я там диван погрыз, ты уж извини.

— Ничего, — ответил чумазый и побрёл вон из парка.

— Спасибо тебе, — прошептал оставшийся пёс вслед уходящему.

Пережив сегодняшний день, Тощий понял одно: ему никогда не стать настоящим принцем.

Родственные уши

В подворотнях города N Генри слыл псом авторитетным: ни котам, ни посторонним собакам спуску не давал. Ледяной взгляд, хладнокровие чемпиона и несокрушимые челюсти приводили округу в трепет. Отличавшийся крепким телосложением и решительностью в поступках, когда-то Генри был восточноевропейской овчаркой. С тех пор много воды утекло — от былого экстерьера одна осанка и осталась. Шерсть свалялась, когти от беготни стёрлись, а уши он потерял позапрошлой зимой — отмёрзли.

Сильно переживал Генри из-за ушей, хотя без них даже сподручней стало — в бою свои преимущества. Однако чувство неловкости сидело в нём крепко. Даже комплекс на этой почве развился: какая из тебя овчарка, когда ушей, и тех нет?

Но в целом жилось Генри неплохо: ел вдоволь — помойки да сердобольные старушки с голода помереть не давали, спал на травке а зимой прибивался к бомжам и ночевал в теплотрассах. Не жизнь — сказка!

В тот день Генри проснулся рано — от голода. Поужинать вчера не успел — участвовал в разборке с соседскими псами. Несмотря на пустоту в брюхе, настроение было отличное: солнышко припекало бока, слух услаждало чириканье воробьев. Генри потянулся и лёгкой трусцой направился к дальней мусорке, потому что по пятницам из столовой № 5 туда привозили отходы. Сегодня суббота, но Генри без завтрака не останется. В округе все знают: добыча по праву старшинства принадлежит ему — грозе окрестных дворняг, великому и ужасному Генри. Ни один здравомыслящий пёс, дорожащий шкурой, не позволит себе позариться на его собственность.

Поигрывая мышцами, Генри подходил к мусорке. Издалека уловил он аромат говяжьих костей — добыча обещала быть более чем съедобной. Действительно: то был настоящий храм желудка — живописную кучу пустых консервных банок, мятой бумаги, старых башмаков, яичной скорлупы и другого видавшего виды ненужного барахла венчал увесистый пластиковый пакет отходов!

В предвкушении плотного завтрака пёс облизнулся и, разгребая мусор, полез в контейнер.

Вдруг оттуда, словно чёрт из табакерки, выскочил кот. От неожиданности Генри отпрыгнул в сторону и выпучил глаза. Кот молниеносно взобрался на забор, что окружал мусорку, выгнул спину дугой и угрожающе зашипел.

С остервенением клацая зубами, Генри попытался ухватить котяру за хвост, но тот, невозмутимый и безмятежный, сидел в зоне недосягаемости, издевательски сверкая на Генри бесстыжими зелёными глазищами. Пёс рассвирепел: никто на свете, ни одна живая душа не смеет позариться на то, что по праву принадлежит ему! Даже бомжи обходили мусорку стороной, памятуя о мощных челюстях Генри. Однако сейчас некто серый в полоску, вальяжно расположившись на заборе, смотрел на Генри с презрением и ухмылялся в усы!

Едва сдерживая бешенство, пёс прорычал:

— Ты, морда усатая, в курсе, что это моя помойка?

— Впервые слышу, — скрипучим, как треснувший патефон, голосом молвил кот. — Помойка эта принадлежит ЖЭУ № 1 Центрального района города N. Однако, возможно, у меня устаревшая информация. Потрудитесь предъявить документики.

— Какие еще документики?

— Ну, дарственную, например, или там справку о приватизации.

— Ты мне это брось! — нахмурился недоумевающий Генри. — Отвечай, когда спрашивают: что ты на моей помойке потерял?

— Я-то? — хмыкнул кот и смерил Генри уничижительным взглядом. — Да вот уши серые потерял, не видел случайно? — его верхняя губа презрительно и высокомерно скривилась.

«Нет», — чуть не ответил Генри, но осёкся.

— Что? Что ты сказал? А ну повтори?!

— Говорю, ушей не видал? Маленькие такие: внутри розовые, сверху — шерсть?

Генри не верил собственным отмороженным ушам. Ещё ни один пёс, а тем более кот(!), не смел насмехаться над его физическим недостатком.

— Ты издеваться надо мной вздумал?!

— Ни в коем разе, — широко разинув пасть, кот зевнул.

Да-а, этот мерзавец был не из робкого десятка. Генри внимательно пригляделся к полосатому негодяю и вдруг заметил, что у кота, как и у него самого, нет ушей! Этот изъян придавал наглой кошачьей морде даже некое с Генри сходство.

— Ты сейчас чьи уши имел в виду? — недоверчиво протянул пёс.

— Разумеется, свои. В отличие от некоторых, я весьма наблюдателен.

— Да? А я свои в позапрошлом году потерял, — с горечью вздохнул Генри и присел возле бачка, — когда на улице минус сорок было. Помнишь?

— Ещё бы не помнить, своих-то я тогда же лишился.

— Серьёзно? — искренне заинтересовался Генри.

— Болел страшно, чуть лапы не отбросил. Думал, всё — кранты, но через месяц зажило.

— У меня через полтора. Чем их только не лечил! Моську из соседнего двора просил, чтоб зализывала на ночь.

— Растирания пробовал? — кот придвинулся ближе.

— Спрашиваешь!

— А я валерьянку принимал. От боли не спасало, зато спал крепко.

— У меня, как морозы, так эти места ноют, — Генри потрогал лапой отсутствующее ухо.

— Ага, по ночам особенно. Бывает, как начнёт ломить, хоть на стену лезь!

Пёс понимающе кивнул:

— Иногда и летом побаливают. Перед дождём особенно.

— Муки адовы! — поморщился кот.

— Дружище, а вазелин не пробовал?

— Пустое! С таким же успехом можно коровье масло втирать. Я когда в доме жил, у хозяйки мазь одна была, забыл, как называется, что-то с гусями связано. Так она говорила: от всего помогает.

— Ты раньше домашним был? — удивился Генри.

— В частном секторе жил, — важно ответил кот, — на печке спал.

— А я в квартире — до трёх лет, — встрепенулся пёс. — Потом хозяевам надоел, они меня знакомым отдали. Но я сбежал — больно там колотили.

— Обычное дело…

— А ты как на улице оказался?

— Моим квартиру в новом микрорайоне дали. Уехали, а меня на печке забыли. Пожил какое-то время там. Соседи подкармливали. Но для моего гордого духа дары благотворительности тягостны. А потом печку вместе с домом снесли. Теперь бродяжничаю, третий год как, — рассказал кот свою нехитрую историю — одну из тех, от которых ежедневно зевает город.

— А я четвёртый, — вздохнул пёс. — Слушай, тебя как зовут?

— Барсик.

— А меня — Генри, в честь знаменитого писателя американского.

— Что ж, приятно было познакомиться. Ну я пошёл, — засобирался вдруг Барсик.

— Погоди, — остановил его Генри. — Ты завтракал?

— Только собирался, — Барсик с тоской покосился на мусорный бак.

— Так оставайся! Вон вчера сколько вкуснятины навезли!

— А можно? — усомнился кот, подозрительно глянув на пса.

— Конечно! Я угощаю. Послушай, дружище, ты мазь из кедровых орешков втирать не пробовал? У меня ещё есть немножко…

Сердце друга

Родился Франтик не болонкой какой-нибудь или чихуа-хуа, а колли. Его призванием было пасти овец. Ну, на худой конец, коров. Но так случилось, что жил пёс не в поле, и даже не в горной хижине пастуха, а в малогабаритной квартире. Он был упитанной, в меру ленивой, в меру избалованной, но ласковой и смышлёной собакой. Носил пышный хвост, не совершал подвигов и любил, когда подавали обедать. Квартиру Франтик делил с хозяином Митей и его бабушкой. Причем лучшая её половина — кухня — была закреплена за Франтиком — всё по справедливости.

Учился Митя хорошо, без дела не слонялся, любил читать и Франтика. А ещё — лес. Они часто ездили за город — гуляли по ельникам и рощам, оврагам и опушкам. Вернее, это Франтик просто гулял, а Митя ещё и торчащие из-под земли наросты собирал. Грибы, кажется, называются. Франтик эти самые грибы терпеть не мог — уж больно воняют.

Утром Митя встал рано. Пёс сразу догадался: сегодня поедем в лес. День выдался чудесный: на дворе сентябрь, а солнце по-летнему припекает. Митя собирал рюкзак, и Франтик мысленно потирал лапы в предвкушении скорой встречи с давним заклятым другом — господином бурундуком. Почему господином? Да вы бы поглядели на его важную физиономию (читай, раскормленную морду)!

Из автобуса пёс выскочил первым, а как иначе? Он отлично знал, где выходить — по запаху. О, этот чудесный, ни с чем не сравнимый аромат леса! Сколько интригующего таит в себе он! Может, сегодня Франтику повезёт, и он поймает наконец господина бурундука?

Автобус уехал, а друзья ещё долго шли по извилистой песчаной дороге. На бледно-голубом небе там и сям висели клочья мохнатых, пушистых облаков. Вдалеке над лесом лёгкой дымкой стоял туман. Бежать справа от Мити (справа, потому что рюкзак Митя носил на правом плече, а из рюкзака великолепно пахло колбасой), высунув наружу язык, здорово! Шли мимо деревни. Над головой щебетали птицы, издалека доносился лай сельских собак. Иногда Франтик нетерпеливо забегал вперёд (была у него такая невредная привычка), оглядывался на хозяина и лаем призывал поторапливаться. Бурундуки — народ хитрый, ждать не станут. Митя на его ухищрения не реагировал, шёл медленно и даже будто бы наслаждался. «Эх, Митя, Митя, ведь у тебя тоже четыре лапы, почему же ты ими не пользуешься? Про запас держишь?» Франтик догадывался: с Митиными лапами скорость можно развить приличную, тем более в кроссовках.