По лесным тропинкам(Рассказы и сказки) - Кобельков Олег Константинович Страница 9

Щука в поленнице

Деревня Пеньки стоит на низком берегу. Каждую весну, в половодье, дома здесь водой заливает. Помню, в детстве нам, мальчишкам, в эту пору раздолье было: можно на лодке прямо в огороде кататься. Даже в магазин не ходили, а плавали.

Но вот вода шла на убыль. Хозяева смотрели, какой урон принес людям разлив: у одного забор повален, у другого даже сарай унесло. Кипит в деревне работа: одни строят что-то, другие дворы прибирают.

Вышли однажды на двор и мы с дядей Харитоном.

— Посушим дровишки, — говорит он, а сам почему-то улыбается и подмигивает мне.

Принялись мы разбирать поленницу. Дрова сырущие — еще вчера в дровянике воды было по колено.

Я перебросил с десяток поленьев, протянул руку за следующим, а оно как изогнется, и прыг мне под ноги! У меня даже сердце екнуло. Но тут я разглядел, что это не полено, а порядочный щуренок. В поленнице он и казался дубовым поленом. Врешь, думаю, никуда тебе от меня не убежать. Схватил щуренка, а дядя Харитон смеется и тоже щуренка показывает.

Принесли мы корзину, и пошла у нас работа: дрова — на двор, а рыбу — в корзину. Между дров то окунишко лежит, то щуренок с полкилограмма. Попадались и сороги с подустами, только те уже не шевелились.

— А теперь ухой займемся, — предложил дядя Харитон.

— Как же так получается? — спросил я у дяди. — Рыбаки на всякие хитрости пускаются, чтобы рыбу поймать, а здесь она, глупая, сама в руки идет?

— И вовсе не глупая, — возразил дядя. — В дровянике навоз есть, а в дровах, в коре — личинки. На этот корм в половодье и идет она. Залезет между поленьями — и пиши пропало: назад-то двигаться ей природой не дано. Вот и норовит она все вперед лезть, да так и заклинивается в узкой щели.

Тогда я понял, почему улыбался дядя Харитон, когда мы пошли перебирать дрова. Ведь он каждую весну ел такую уху, хоть сам никогда рыбаком не был.

Утя

Эта история началась в конце весны. В ясный, солнечный день мы с Володькой катались на лодке в большом заливе. Вдруг прямо на нас из-за кустов с тревожным криком вылетела утка. Немного не долетев до лодки, она кувыркнулась, как подстреленная, и метнулась в сторону.

— Тут, наверное, гнездо близко, — сказал Володька.

Но где же оно могло быть? Ни осоки, ни сухого болота, где обычно утки вьют гнезда, мы здесь не видели.

На залитой водой ложбинке рос толстый тополь. Нижняя часть ствола еще находилась в воде.

— И чего это утка вокруг тополя кружится? Может, гнездо там? — гадал Володька.

— Ну что ты выдумал, — отмахнулся я.

— Давай посмотрим! — не отставал Володька.

Я повернул лодку к тополю, греб рывками. Лодка большая, так что при каждом ударе весел мне приходилось вставать.

Володькина догадка оказалась верной. В том местечке, где от ствола расходились три толстые ветки, было гнездо. Должно быть, уточка устроила его тут, когда озеро сильно разлилось.

Пока Володька взбирался на тополь, птица с тревожным кряканьем летала вокруг дерева.

— Да здесь утята! Шесть штук! Малы еще, летать не могут, — говорил он, складывая птенцов за пазуху.

Мы посадили утят на дно лодки. Они тяжело дышали и часто открывали рты.

— Что же с ними делать? — размышлял я. — Может, домой возьмем? Они, наверное, и плавать-то не умеют.

— Ну вот еще! — возразил Володька. — А для чего у них перепонки на лапках?

Мы высадили птенцов в воду. Оставили только одного: у него распухла и не сгибалась лапка.

Когда лодка отплыла от тополя, утка опустилась к своим детенышам и повела их в глубь залива. Мы долго смотрели, как удаляется утиная семья.

Больного утенка мы привезли домой и поместили в старом курятнике. Рано утром прибежали проведать питомца. Тот сидел на земле с раскрытым ртом, как будто хотел пить. Володька принес в блюдечке воды. Но утенок и не притронулся к ней.

— Знаешь, что ему надо? Червяков, — догадался я.

Накопали червей. Утенок даже не поглядел на них. Накрошили помельче хлеба — тоже не берет. Мы совсем растерялись. Так ведь он и с голоду помереть может!

Пошли к Володькиному деду, рассказали ему обо всем.

— Рот, говорите, разевает? — переспросил дед. — А вы и кладите туда крошки. Да помочите их в воде. Вот он и начнет есть, только подавай.

Так мы и сделали. Утенок быстро задвигал клювом, как будто стал жевать, и проглотил крошку. Дали еще — опять проглотил.

— Ура! Ест!

Через неделю утенок начал приступать на больную лапку. Володька кормил его три раза в день, приговаривая: «Утя, Утя», — и тот привык к своей кличке.

А потом, когда у него появились перья, дед сказал, что эта птица из породы чирков.

Утя лучше всех знала Володьку. Едва тот входил в курятник, как она бежала к нему, растопырив крылья, и кричала: «Кря! Кря!»

Однажды утром прошел сильный ливень. Когда он кончился, Утя вышла из курятника, напилась из лужи, а потом попробовала летать. Это ей удалось. Она перелетела через низкий штакетник огорода и плюхнулась в бочку с водой, врытую в землю. Отряхнулась — и стала нырять. Только ныряла она как-то странно: опустит в воду голову, а хвост наверху торчит. Мы долго хохотали, глядя на нее.

Накупавшись, Утя вылезла из бочки и пошла по борозде между грядками. Ярко сияло солнце, на огуречных листьях блестели прозрачные капельки. Уточке было так хорошо, что она весело закрякала. Неожиданно из конуры выскочил с лаем лохматый Барбос. Утя быстро взлетела из-под самого носа собаки, опустилась у забора и юркнула в щель. Мы нашли свою любимицу уже на улице.

К середине лета утка так привыкла к Володьке, что ходила за ним по пятам, а стоило ему побежать — летела следом над самой землей. Дедушка помог Володьке починить старое корыто, и Утя охотно плавала в нем.

Как-то я предложил:

— Давай возьмем Утю на озеро!

— Что ты, она улетит!

— Да она от тебя ни на шаг не отходит.

— Разве попробовать? — задумался Володька. — Ей ведь тоже хочется на озере поплавать.

Чтобы не потерять Утю, мы привязали ей на лапку кумачовую ленточку и отправились в путь. Пришли к тому заливу, где впервые увидели Утю. Мы купались, а уточка сидела на берегу. Володька стал звать ее:

— Утя! Утя!

Она взмахнула крыльями, поднялась высоко-высоко, как еще никогда не поднималась, и села на середину залива.

Накупавшись вдоволь, мы вышли из воды и стали одеваться. А когда оделись, то увидели, что в заливе, далеко от берега, плавали две совершенно одинаковые утки.

— У-у-тя! У-у-тя! — закричали мы в один голос.

Одна из уток взвилась и полетела в сторону большого озера. Вторая ринулась за ней.

Мы закричали еще отчаяннее. Тогда вторая круто повернула и пролетела низко над нами. Это была Утя. Но на землю она не опустилась. Сделав круг, она устремилась туда, где еле различимой точкой еще виднелась ее новая знакомая.

Долго стояли мы на берегу. Долго кричали Утю. Потом поехали на лодке к большому озеру. Но безрезультатно, Утю так и не увидели…

Наступил сентябрь. Красные осинки запестрели в золотой березовой роще.

Однажды утром, когда мы шли в школу, нам встретился дядя Степан, весь увешанный утками. Впереди него, роняя слюну, бежала вислоухая Жучка.

— Здравствуйте, дядя Степан! Много настреляли?

— Как видите! Шесть штук, — похвалился охотник. — Одна почему-то с ленточкой.

— Покажите, пожалуйста, — попросил Володька. Дядя Степан отстегнул от пояса утку и протянул мальчику. Тот взял ее дрожащими руками. На левой лапке птицы болтался выцветший красный лоскуток.

Володька не сказал ни слова. Когда он возвращал утку, по его щекам скатились две крупные слезинки. У меня тоже как-то странно защипало глаза.