Дни мечтаний - Кеннет Грэм Страница 7

– Да, это деревья, – свирепо ответил я. – Они синие. Им приходится быть синими, потому что на прошлой неделе ты украла у меня желтый, и теперь я не могу смешать его с синим, чтобы получился зеленый.

– Ничего я у тебя не крала, – высокомерно ответила Селина, медленно отступая, на всякий случай, в сторону Гарольда. – И я не стала бы на твоем месте клеветать на других из-за пропажи какой-то жалкой краски.

Я благоразумно промолчал. В конце концов, она прекрасно знала, что украла у меня краску.

Как только Гарольд понял, что Селина подкрадывается к нему, он бросил карандаш и упал грудью на стол, защищая всем телом свои литературные опусы от критических нападок сестры. Откуда-то из его недр исходила душераздирающая смесь визга и свиста, так протяжно и пронзительно выпускает пар паровоз.

– Я хотела только посмотреть, – негодовала Селина, пытаясь сдвинуть тело Гарольда с бумаги, испещренной каракулями.

– Однако, брат вцепился в край стола мертвой хваткой и продолжал оглушать мир пронзительным визгом, что грозило вызвать недовольство Олимпийцев. Спор явно переходил в драку. Лично меня не заботило какие излияния души Гарольда пыталась выведать Селина, а она, похоже, не сомневалась, что доберется до них рано или поздно, я даже был рад, что сестра переключилась на него, и больше не насмехается над моим рисунком. Но существуют неписанные законы братства между мальчишками. Мальчики часто подвергаются жестокому обращению, разве можно не поддержать друг друга в тяжелые времена гонений и унижений! Иначе племя мальчишек может исчезнуть с лица земли. Я отложил кисть и с криком ринулся в бой.

Нельзя сказать, что мои действия повлекли за собой положительный результат. Разница в возрасте в два-три года все еще сильно перевешивала все преимущества мужского пола. Но тут швы на платье Селины затрещали со звуком отдаленной перестрелки, и эта катастрофа усмирила, наконец, неукротимый нрав сестры.

Женский язык острее меча, в чем мне пришлось вскоре убедиться, так как Селина, придерживая порванный край платья, выпустила в отместку зажигательную смесь из оскорблений и ругани. Перед моими глазами, как картинки в волшебном фонаре, прошли все ошибки, глупости и несправедливо понесенные наказания моей еще недолгой, но отнюдь не безупречной жизни. В этом, однако, не прозвучало для меня ничего нового, и желаемый эффект не был достигнут, вследствие избитости и не оригинальности. К тому же, победа есть победа, и моральный облик триумфатора не играет в данном случае особой роли.

Довольный Гарольд слез со стола и с помятого клочка бумаги, из-за которого пострадало столько швов.

– Можешь прочесть, если хочешь, – с благодарностью произнес он, – это Письмо Смерти.

За всю свою жизнь я ни разу не отгадал, во что решит играть Гарольд. В одном только я никогда не сомневался, что игра его будет посвящена чему-нибудь совершенно невероятному, неповторимому и невозможному. Кто еще мог, ради развлечения, составлять предсмертные распоряжения по поводу имущества? Однако, именно таким было последнее увлечение Гарольда, и справедливости ради стоит заметить, что окрестил он свое произведение абсолютно точно, раскрывая, так сказать, суть вопроса. Слова «воля» и «завещание» достаточно многозначны и часто используются не в прямом смысле, а словосочетание «Письмо Смерти» не вызывает никаких сомнений.

Я разгладил помятую бумагу и погрузился в чтение. По стилю и форме завещание брата значительно отличалось от тех, какие обычно заверяются семейными нотариусами, единственное, что напоминало юридический документ – это полное отсутствие знаков препинания.

«дарагой эдвард, – говорилось в письме, – када я умру фсе мои манеты вазьми себе и палки и меч и еще пушки и крепости фсе что хочешь прощай дарагая шарлотта када умру часы твои и компос и карандаши и фсе мои маряки и книжки с картинками фсе прощай дарагой брат аминь дарагая Марта я очень тебя люблю оставляю тебе мой сад мышей и кроликов мои цветы в гаршках када умру ухаживай за ними дарагая…» (Здесь рукопись обрывается.)

– Почему ты мне ничего не оставил! – с негодованием воскликнула Селина. – Ты – негодный мальчишка! Я заберу обратно то, что подарила тебе на день рождения.

– Ну и пусть, – ответил Гарольд, вновь завладевая документом. – Я хотел и тебе что-нибудь оставить, но теперь не буду, потому что ты прочла мое письмо до того, как я умер!

– Тогда я напишу свое Письмо Смерти, – парировала Селина, решив отомстить брату тем же, – и не оставлю тебе ничегошеньки!

И она отправилась за карандашом.

Буря, разыгравшаяся в доме, отвлекла меня от непогоды на улице, но золотистый солнечный свет за окном, подобный оттенок я не сумел бы отыскать ни в одной коробке с красками, говорил о том, что дождь давно кончился. Предоставив Селине и Гарольду самостоятельно решать животрепещущий вопрос наследства, я выскользнул из комнаты на свежий воздух. Мне хотелось подобрать болтавшиеся концы новой дружбы, возникшей этим утром, и закрепить их крепким узлом. В блестящем ликовании солнца, среди влажных теплых ароматов и буйной растительности, во вдохновляющем прикосновении промытого дождем воздуха воображаемые дворцы и парки расцвели с новой силой, словно обрели плоть и кровь. Я мчался на свидание и вновь мысленно водил новую подругу по коридорам любимого дворца, о котором так опрометчиво рассказал ей. Поразмыслив, я понял, что из этой затеи ничего не получится. Я совершил ошибку. Тот дворец, который я показал девочке, не подходил ей, она не могла в нем блистать. Но у меня были другие дворцы, множество дворцов. Теперь, когда я знал ее вкусы, мне будет не трудно подобрать для нее что-нибудь подходящее.

Например, у меня был арабский дворец. Я редко посещал его, только когда Восток внезапно завладевал моим сердцем. Там были чудесные шелковые портьеры, фонтаны с розовой водой, шатры и минареты. Сотни молчаливых хорошо обученных рабов заполняли лестницы и аллеи дворцового парка, они были готовы носить вещи за хозяйкой хоть целый день, если она пожелает. Мои же славные солдаты будут избавлены от подобного унижения. Кроме того там часто устраивались шествия по базару с верблюдами, слонами и паланкинами. Да, ей больше подойдет восточный дворец, этой властной юной деве, ее нужно отвести туда как можно скорее.

Я добежал до забора и взобрался на него, чтобы разглядеть за ним родственную душу, с которой подружился сегодня утром. Я недолго искал ее. Она стояла ко мне спиной и – никогда не знаешь, что ждет тебя впереди – разговаривала с мальчиком.

В этом не было ничего особенного и, Бог свидетель, я никогда не был ревнивцем, но перед ней стоял сын священника из соседней деревни, рыжий и совершенно ничем не выдающийся парень. Единственное в чем он преуспел, это в разведении хорьков, и именно с помощью хорька он бесчестно вытеснил меня. Девочка с интересом разглядывала зверька, которого он держал в руках. С некоторым беспокойством я окликнул ее: «Привет!» Ответа не последовало. Я снова крикнул: «Привет!» хотя уже понял, что проиграл. Она ответила лишь жестами, но весьма красноречивыми. Раздраженно взмахнула головой, дернула левым плечом и брыкнула левой ногой – и все это одновременно. Слова были излишни, а рыжий мальчишка даже не соизволил взглянуть в мою сторону. И правда, зачем? Я спрыгнул с забора и побрел домой по скучной дороге.

Единственное, что мне оставалось – вернуться в свой дворец и предаться там удовольствиям в одиночестве. Не прошло и двух минут, как я вновь пробрался туда. Я мог утешаться тем, что никто больше не указывал мне, что делать. Никаких женских капризов и странных запретов. Я греб в свое удовольствие, поднимал паруса и отталкивался шестом от дна. В Шоколадной комнате я грыз и хрустел твердым шоколадом, с презрением вспоминая тех, кто предпочитает мягкий. Я перемешал и выпил неисчислимое количество шипучки, и мне было наплевать, как ее следует пить на самом деле. И, наконец, не спеша прогулявшись по парку, я приказал своим солдатам промаршировать по террасе и выстрелить разом из всех пушек.