Мажоры СССР - Анатолий Владимирович Георгиев

Анатолий Георгиев

Мажоры СССР

ebooks@prospekt.org

Изображения на обложке с ресурса Shutterstock.com

© Георгиев А. В., 2024

© Оформление. ООО «Проспект», 2024

* * *

От автора

Хочу поблагодарить всех студентов истфака МГУ имени М. В. Ломоносова выпуска 1981–1986 и особенно Рауфа, Костю и Леху за то, что вы были в моей жизни. Многих лет жизни всем!

Особая благодарность моим коллегам-писателям, Дмитрию Ромову, автору серии «Цеховик», и Михаилу Владимировичу Иванову по кличке Артур Болен. Первый терпеливо полгода выслушивал мои рассказики с воспоминаниями о Москве восьмидесятых, пока их не собралось столько, что я подумал: а не сделать ли мне книгу? Второй написал свой роман-исповедь «Лестница в небеса», я прочел и понял: а ведь так можно! После его благословления я решился приступить к работе. В общем, без Дмитрия и Михаила этой книги бы не было. Теперь дело за малым: пусть читатель решит, стоило ли мне их благодарить.

Вступительное слово

Я не ангел и не бес, я обычный человек, которому довелось прожить в двух — быть может, в трех — эпохах. Я совершил множество ошибок и даже вещей, которых стоит стыдиться, и часто помогал близким, заслужив, надеюсь, их благодарность. Я добивался успехов и терпел поражения, вырастил сына и трио дочерей, построил не один дом и посадил десятки деревьев. И теперь я хочу рассказать немного о пережитом, о том, что может быть интересно читателю. О том, как я был мажором в СССР.

Перед вами не исповедь. Исповедь — жанр сложный и не каждому взявшемуся за перо доступный. Она есть чувствописание, и я, увы, не готов к подобному. Не потому, что не хочу каяться, а потому, что элементарно не помню свои эмоции, тревоги и сомнения, дурные или светлые мысли в тот или иной момент моего прошлого, тридцать-сорок лет назад. Но я готов к честному рассказу, без утайки и увиливаний.

И еще. Мой личный компас совести всегда — и в юности, и в зрелости, и на пороге старости — всегда указывал одно направление: быть порядочным человеком. А все прочее — рост, вес, статус, пайки, деньги, звания и чины — было и остается второстепенным. Я так думаю!

А кто я есть, я есть советский парень…

Мое детство было наполнено глубоким символизмом. Пусть меня упрекнут в излишней склонности к притянутым за уши ассоциациям, но было так. Мое первое воспоминание как вспышка слайда на стене: я сижу на подоконнике и с интересом разглядываю гигантский плац дивизии МВД, что на Красноказарменной улице. Потом я немного подрос и переехал на Юго-Запад, на улицу имени великого академика, где, вывешиваясь из окна, смотрел на большое футбольное поле. Там, за окном, с утра до вечера гоняли мяч, а вдали в яркий солнечный день сверкал шпиль на высотке МГУ.

Чем не символ? Первая часть детства прошла под знаком марширующих строем колонн, вторая — под знаком свободного самовыражения, которое дарят футбол и научный поиск. Точно так же и вся моя жизнь разделилась на две неравные части: в первой я, скованный одной цепью, живя в «красной казарме», ходил в колоннах на демонстрации и жил в счастливой уверенности, что вокруг все прекрасно, что мне всегда помогут; во второй — самостоятельно выгребал против течения, пихался локтями во имя личного успеха, ежесекундно ожидая подножки или толчка в спину, и развивал свой разум, освободившись от навязанных штампов и идеологем.

Там, в самой ранней части моего детства, мне было тепло, уютно и безопасно, мне не нужно было думать о куске хлеба и кружке молока, я был уверен, что меня все любят, и понятие зла было отвлеченной книжной абстракцией. Точно так же было со мной, пока я жил в Советском Союзе.

В своем раннем детстве, в семье, где рождались одни девки, я был пупом земли, и мои еще не повзрослевшие тетки считали меня мажором, завидуя моему положению в семейной табели о рангах. Точно так же смотрели на меня окружающие, когда я оканчивал школу и когда был студентом-аспирантом, ибо мой отец десять лет отработал на серьезном посту в ЦК КПСС, инструктором в Отделе науки и учебных заведений, и потом на дипломатическом поприще, а в моей большой многопоколенной семье было не счесть лауреатов всех уровней премий СССР, профессоров и «небожителей», не вылезавших из-за границы, что по тем временам считалось суперкруто.

Да, я был мажором, но мажором советского разлива! По крайней мере, с точки зрения советского обывателя.

Ему, этому измученному постоянным дефицитом вечному «доставале», казалось, что за заборами государственных дач спрятан рог изобилия, изливающий свои дары избранным непонятно за какие заслуги. Когда под закат перестройки развернулась борьба с привилегиями, в Кремлевском дворце съездов депутатов лишили знаменитых сосисок из спеццеха при Управлении делами ЦК КПСС. Народные избранники были крайне раздосадованы. Вот такой сосиской, пока ее не запретил Горбачев, награждала наша партия моего отца, пересчитывавшего трупы убитых в Сумгаите и стоявшего перед разъяренной толпой в Нагорном Карабахе. Готовы ли были поменяться с ним местами журналист-«правдоруб» или обезумевший «демократ», вопивший на митингующих площадях о зажравшейся партократии?!

Уже пуп земли, но еще не мажор (фото из семейного архива)

Сразу предвижу упреки в лакировке действительности. Ну что ж, попробую честно рассказать, как оно было.

У нашей семьи была трехкомнатная квартира и личное авто. Достойный уровень по тем временам. Вот только все эти блага были приобретены задолго до возвышения отца. Скромные молодые преподаватели, они удачно распорядились доставшимся наследством, помогли родители, и сами многого добились. Отец накануне перехода в ЦК КПСС из МГУ, где преподавал, получил премию Ленинского комсомола за научный труд — монографию о восточном вопросе во внешней политике царской России, а не восхвалявшую ВЛКСМ, как в труде его конкурента на соискание награды. Только в середине восьмидесятых отцу удалось выбить для себя и жены небольшую двухкомнатную квартиру в Царском Селе на Новых Черемушках в хорошем кирпичном доме от ЦК, когда семья увеличилась до пяти человек и всерьез обсуждалось новое прибавление[1].

Машины отец от партии не получил: мы так и ездили все десять лет его работы