Ганс Геблер - Подводник с U-505

Геблер Ганс

Подводник с U-505

Геблер Ганс

Подводник с U-505

Перевод: Кавун Юлия ([email protected])

Feldgrau: Текст представляет собой краткий отрывок частной автобиографической публикации Ганса Геблера "Стальные лодки, железные сердца". Ганс, который, к несчастью скончался в 1999 г., мог рассказать поистине поразительные истории о своей жизни подводника на лодке U-505 во время Второй Мировой войны. Этот очерк рассказывает об атаке союзнического флота на U-505 в 1943 г. во время ее пребывания в Атлантике, и о драматических последствиях этих событий: единственном известном случае самоубийства командира немецкой подводной лодки.

Следующий ниже текст представляет собой краткий отрывок частной автобиографической публикации Ганса Геблера "Стальные лодки, железные сердца". Ганс, который, к несчастью скончался в 1999 г., мог рассказать поистине поразительные истории о своей жизни подводника на лодке U-505 во время Второй Мировой войны. Данный отрывок был милостиво предоставлен этому сайту Джоном Ванза. Этот очерк рассказывает об атаке союзнического флота на U-505 в 1943 г. во время ее пребывания в Атлантике, и о драматических последствиях этих событий: единственном известном случае самоубийства командира немецкой подводной лодки.

Я лежал на своей койке в предрассветный час 23 октября, когда вдруг почувствовал, что дышу свежим воздухом. Мягкое рокотание за бортом, сменившееся через мгновение стуком дизелей, подтвердило, что мы были на поверхности. Воздух был прохладный и свежий, и мне страшно не хотелось покидать мою койку. Однако у меня были обязанности, которые я должен был выполнять, и мне пришлось сделать это. Хотя на самом деле принципиальных изменений в состояние койки это не внесло: я знал, что кто-нибудь другой обязательно уляжется на нее еще раньше, чем простыни успеют остыть. Через несколько минут я был уже одет и находился на своем посту в рубке управления. Сегодня Жех выглядел еще более возбужденным, чем всегда, карабкаясь между рубкой и мостиком как нервный кот. Однако я не обратил на него особого внимания, т. к. мои мысли были заняты корабельным Доктором, который, как обычно, пытался похитить мой завтрак: миску с так называемой "Kujumble Eis". Эта смесь из крошенного льда и малинового сиропа, пользовавшаяся особой популярностью у команды, строго ограничивалась нашим поваром Тони. Он придерживался мнения, что Доктор был слишком толст и тем более никогда не давал ему ничего сверх положенной порции. "Этот человек ест слишком много! Он кладет в свой топливный бак больше, чем любые двое из нас" - любил повторять Тони. Понятно, что это делало Доктора еще более одержимым идеей приобретения замороженной сладости. Несколько раз в день он, бывало, просовывал голову в рубку, дабы поглядеть, не оставил ли кто-нибудь там без присмотра миску с вожделенным веществом. С гордостью могу сказать, что воспользоваться моей невнимательностью ему никогда не удавалось.

День прошел на редкость спокойно, как будто мы были на курорте. Мы погрузились сразу, как только зарядились батареи, и не всплывали уже до глубокой ночи. Тем злополучным вечером, когда мы услышали этот слабый отдаленный грохот, я вновь был на дежурстве. Через несколько часов громыхание стало громче и четче, и мы поняли, что это были звуки взрывов глубинных бомб, долгие серии которых то прекращались, сменяясь тишиной, то возникали опять. Барабанный грохот бомб, казалось, очень взволновал Жеха.

Около полудня 24-го мы снова услышали звуки разрывающихся в отдалении бомб. Вообще-то мы часто раньше слышали этот шум, но никогда еще это не продолжалось так долго. Мы знали, что где-то какой-то подлодке приходится очень нелегко.

Через несколько часов шум мало-помалу стал громче, иногда затихая ненадолго, а затем возобновляясь еще ближе, чем раньше. Не будучи склонен драматизировать, скажу однако, что он начал звучать для меня как продолжительный барабанный бой военной похоронной процессии, медленно приближаясь к нам ближе, чем когда-либо.

Через шесть полных часов этого отвратительного грохота Жех уединился в своем кубрике, закрыв за собой шторы. Иногда он вызывал в к себе для доклада радиста и акустика, но сегодня от него ни звука не было слышно. А тем временем мы продолжали придерживаться курса, пролегающего в квдрате CF5424. После заката разрывы стали довольно громкими. Все мы в рубке спрашивали себя какого черта Жех нежился у себя в кубрике, когда этот жуткий грохот с каждой минутой становился все ближе.

Ровно в 19.48 акустик ворвался к нему и доложил о шумах двигателя. И тогда, наконец, он раздвинул шторки и вышел. Когда он проходил мимо меня, я заметил, что его лицо было пепельно-серым. Однако вместо того, чтобы отдавать приказания, Жех забрался по трапу в пустующую боевую рубку, после чего вся дежурная смена переглянулась в полной растерянности, молча спрашивая друг друга, что он делает там наверху.

Дело в том, что на немецких подводных лодках боевая рубка использовалась только тогда, когда командир хотел посмотреть в перископ. Но мы шли на глубине ста метров, слишком глубоко для подобного мероприятия. Две минуты спустя через люк боевой рубки радист доложил Жеху о том, что все мы слышали собственными ушами: мы были обнаружены вражеским ASDICом, паузы между каждым щелчком которого становились все короче. Очевидно, они засекли нас и направлялись прямо к нам. Вскоре вражеские корабли были почти прямо над нами. И все еще никаких приказов, никаких действий со стороны командира. Где, черт возьми, был Жех? И прежде чем мы успели спросить об этом, раздался взрыв. Мы были сбиты с ног мощнейшим ударом. Вся лодка бешено тряслась, как и воздух в рубке, наполненный осколками стекла и хаотично летающими предметами. Я судорожно за что-то схватился. Свет потух, и сдавленный корпус зазвенел как церковный колокол при следующем сотрясении от второго взрыва. И тут, наконец, Жех спустился из боевой рубки. Его ничего не выражающее лицо с вздувшимися венами было мертвенно бледным. Мы уставились на него, ожидая приказов к маневрам, но он по-прежнему ничего не говорил. Напротив, он как зомби прошел через передний люк в радиорубку. Когда он проходил мимо меня, я мог видеть его широко открытые, немигающие глаза, сияющие в полутьме.

Одна за другой взорвались еще две бомбы, правда, немного дальше, чем предыдущие, и мы посмели надеяться, что самое худшее уже позади. Но затем прогремел еще более сильный взрыв, который чуть было не перевернул лодку. Люди, валясь друг на дружку, растянулись на палубе. Посреди всего этого гвалта и криков, мне показалось, что я услышал какой-то шум внутри самой лодки, но не обратил на него особого внимания и ни о чем дурном не подумал. Оглядевшись, я заметил медленно наклонявшегося Жеха, понял, что он ударил голову о переборку и перевел внимание на рычаги управления. Удар! Взрыв, еще более близкий, чем все до него, оглушил нас, превратив окружающий нас мир в трясущееся, кошмарное, неясное пятно из падающих людей и осколков. Растянувшись на палубе, я, сквозь звон в ушах, с ужасом вслушивался в звуки устройства, регистрирующего втекающую внутрь воду, которые означали бы смертный приговор всем нам. Однако последовали минуты полной тишины. Наши преследователи, очевидно, ушли на второй круг, перезаряжая свой механизм постановки бомб.