Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония

Александр Николаевич Мещеряков

Император Мэйдзи и его Япония

Вступление первое

Из тени в свет

Правление императора Мэйдзи (жил: 1852–1912, правил: 1868–1912) выдалось длинным. Настолько длинным, что ныне оно кажется более продолжительным, чем длина его человеческой жизни. Это впечатление обусловлено тем, что за сорок пять лет правления Мэйдзи его Япония пережила поистине драматические перемены. В середине XIX века она представлялась Западу несостоятельной во всех отношениях окраиной «цивилизованного» мира. Однако уже к началу ХХ столетия Япония превратилась в мощное государство, в полноправного игрока на карте мира. Если раньше японцы говорили об угрозе, исходившей с Запада, то после побед Японии над Китаем и Россией настало время опасаться и саму Японию. Всего за одно поколение страна сумела создать современную промышленность и армию. Всего за одно поколение прежний комплекс неполноценности был преображен в комплекс превосходства. Люди, обитавшие на архипелаге, до правления Мэйдзи не называли себя японцами. Они соотносили себя с родной деревней и княжеством. Всего за одно поколение они осознали себя как японскую нацию. Когда в 60-х годах ХХ века Япония начала превращаться в супермощную экономическую державу, заговорили о «японском чуде». Но на самом деле «чудо» случилось еще в правление Мэйдзи. Основа послевоенных успехов Японии была заложена именно при нем.

В соответствии с традицией, которая делает особый акцент на идее преемственности, в имени Мэйдзи значился иероглиф, взятый из имени его отца Комэй (букв. «сыновний долг и свет»; годы жизни: 1831–1866, годы правления: 1847–1866). Это иероглиф «мэй» – «светлый», «просвещенный». Таким образом, имя Мэйдзи означает «светлое правление».

Несмотря на сходство имен, отец и сын существовали в совершенно разных измерениях. Комэй прожил свою жизнь в «тени», он был скрыт от людских глаз стенами своего дворца в Киото, военное правительство (сёгунат) в Эдо (впоследствии Токио) запрещало императору покидать пределы резиденции, и его «свет» можно воспринимать только метафорически. Это «свет», который исходил от особы императора и проливался только на его ближайшее и очень немногочисленное придворное окружение. Оно и только оно могло наблюдать за императором, поведение которого было обставлено строжайшими запретами. На него нельзя было даже смотреть, ему был противопоказан даже солнечный свет – выходя из полутемных дворцовых помещений в сад, император находился под защитой магического зонта, оберегавшего его от зловредных флюидов.

Мэйдзи родился еще «в эпоху тени», но он прожил свою взрослую жизнь «на свету». После того как в 1867 году он занял место своего отца, подданные смогли увидеть его – на улицах и площадях, на военных парадах и маневрах, на вокзалах и выставках достижений японского народного хозяйства, в театре, на ипподроме, в цирке… И он тоже видел своих многочисленных подданных. Он был первым из японских императоров, кто смог воочию убедиться, что они действительно существуют.

Метафора «света» и «тени» применима не только по отношению к императору, но и по отношению к стране в целом. С точки зрения Запада, вся Япония до середины XIX века тоже находилась в «тени»: минимум контактов привел к тому, что сведения о Японии были фрагментарны и зачастую не соответствовали действительности. Европейцы не знали ни вековой истории Японии, ни ее блестящей культуры. Книги о Японии были настоящей редкостью. И. Гончаров уподоблял Японию запертому ларцу с потерянным ключом.

То же самое можно сказать и о самих японцах: они довольствовались теми сведениями о Европе, которые сообщали им немногочисленные голландские купцы. Этим купцам из Ост-Индской компании в XVII веке разрешили останавливаться на острове Дэсима возле Нагасаки. Но они не имели права покидать его. Кроме того, информация о загранице сочилась через терпевших кораблекрушение японских моряков. Кроме голландцев, всем остальным иностранцам въезд в Японию был запрещен, сведения о Западе оставались достоянием узкой группы лиц. Это были «рангакуся» – «голландоведы». Так называли тех людей, которым было дозволено читать европейские книги.

Япония долгое время страшилась внешнего мира, она ожидала от него только неприятностей и подвохов. В XVI–XVII веках европейцы, основную часть которых составляли католические миссионеры (в основном из ордена иезуитов), завезли в Японию огнестрельное оружие. В сознании японцев христианство и пушки стали синонимами. Сёгуны из династии Токугава, пришедшие к власти в начале XVII столетия, сочли за благо закрыть страну. И въезд в нее, и выезд были строжайше запрещены. Так получилось, что Япония, окруженная со всех сторон морями, перестала строить крупные корабли, ее можно было назвать страной морской только с существенными оговорками.

Время правления Мэйдзи резко изменило ситуацию: оно принесло с собой решительное расширение общения, торговли, взаимодействия с миром. Япония стала узнавать мир, мир стал узнавать Японию.

Выход из тени сопровождался драматическими последствиями. Как и человек, который неожиданно попадает из темной пещеры на яркий солнечный свет, Япония на время потеряла ориентацию, растерялась, ею овладел комплекс неполноценности. На какое-то время обитатели архипелага стали думать, что в их стране нет ничего достойного похвалы. Но они не стали сидеть сложа руки, а стали учиться. Науке и технике, промышленности и культуре, строительству и технологиям управления, военному делу. Подражательность на какое-то время сделалась лозунгом дня. Однако период слепого копирования продлился недолго.

Традиционная японская культура обладала громадным обаянием. Поэтому и Запад стал учиться у Японии. Европейские художники были очарованы японским искусством. Если посмотреть на дело с точки зрения макрокультурной, то столкновение Японии и Запада было подобно встрече разнотемпературных морских течений, когда в зоне контакта создаются благоприятные условия для роста «культурной биомассы».

Одним из главных последствий правления Мэйдзи стало появление на свет японской нации. Без этого Япония не смогла бы конкурировать с Западом. Японская нация была сконструирована всего за несколько десятилетий под непосредственным европейским влиянием. До этого времени ни о какой «нации» не могло быть и речи – жители разных регионов говорили на непонятных друг для друга диалектах, каждый человек считал, что он принадлежит своей деревне, городу, княжеству, клану. Зачем ему было ощущать себя «японцем», если страна по доброй воле порвала все связи с миром? Однако оказалось, что в XIX веке море уже нельзя держать закрытым на замок. Как только европейцы «открыли» Японию, стал возможным вопрос: «Чем мы отличаемся от незваных пришельцев?»