Татьяна Сухотина-Толстая - Воспоминания

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая

Воспоминания

Детство Тани Толстой в Ясной Поляне

С большой любовью вспоминаю я свое детство.

И с чувством горячей благодарности думаю о тех, кто окружал меня в эту счастливую пору моей жизни.

Я выросла среди людей, любящих друг друга и меня.

Мне казалось, что такое отношение естественно и свойственно человеческой природе.

Я так думаю и теперь.

И хотя я за свою длинную жизнь иногда видела злобу и ненависть между людьми, — я знаю, что такое отношение так же неестественно, как болезнь. И, так же, как болезнь, происходит от нарушения самых первоначальных законов человеческой жизни.

Так же естественны были и внешние условия нашей жизни.

После женитьбы1[1] отец прожил с своей семьей безвыездно в Ясной Поляне восемнадцать лет, только изредка выезжая в город по делам.

Жизнь в деревне дала мне любовь к уединению, к спокойствию и дала привычку наблюдать и любить природу.

Трем людям я особенно благодарна за свое детство:

Отцу, руководившему нашей жизнью и поставившему нас в те условия, в которых мы выросли.

Матери, в этих условиях украсившей нам жизнь всеми теми способами, которые были ей доступны, и — Ханне, нашей английской воспитательнице, прожившей в нашей семье шесть лет и давшей нам столько любви, заботы и твердых нравственных основ.

Среди этих трех людей, занимавших главное место в моей памяти, прошло мое детство.

Ханна уехала из нашего дома, когда мне пошел девятый год. И с ее отъездом кончилось мое детство и кончилось то безоблачное счастье, которым я жила до тех пор.

Началось мое отрочество. О нем я расскажу в другой книге.

С большой любовью вспоминаю я свое детство. И с чувством горячей благодарности думаю о тех, кто окружал меня в эту счастливую пору моей жизни. Я выросла среди людей, любящих друг друга и меня. Мне казалось, что такое отношение естественно и свойственно человеческой природе. Я так думаю и теперь. И хотя я за свою длинную жизнь иногда видела злобу и ненависть между людьми, — я знаю, что такое отношение так же неестественно, как болезнь. И, так же, как болезнь, происходит от нарушения самых первоначальных законов человеческой жизни. Так же естественны были и внешние условия нашей жизни. После женитьбы1 отец прожил с своей семьей безвыездно в Ясной Поляне восемнадцать лет, только изредка выезжая в город по делам. Жизнь в деревне дала мне любовь к уединению, к спокойствию и дала привычку наблюдать и любить природу. Трем людям я особенно благодарна за свое детство: Отцу, руководившему нашей жизнью и поставившему нас в те условия, в которых мы выросли. Матери, в этих условиях украсившей нам жизнь всеми теми способами, которые были ей доступны, и — Ханне, нашей английской воспитательнице, прожившей в нашей семье шесть лет и давшей нам столько любви, заботы и твердых нравственных основ. Среди этих трех людей, занимавших главное место в моей памяти, прошло мое детство. Ханна уехала из нашего дома, когда мне пошел девятый год. И с ее отъездом кончилось мое детство и кончилось то безоблачное счастье, которым я жила до тех пор. Началось мое отрочество. О нем я расскажу в другой книге.

I

Родилась я в Ясной Поляне 4 октября 1864 года. За несколько дней до моего рождения с моим отцом на охоте произошел несчастный случай.

В молодости отец очень любил охоту, и особенно осеннюю охоту с борзыми собаками на зайцев и лисиц. 26 сентября 1864 года он взял свою свору борзых собак, сел на свою резвую, молодую лошадь Машку и поехал на охоту. Недалеко от дома в поле выскочил русак.

Отец спустил борзых. «Ату его!» — закричал он и поскакал за русаком. Машка, непривычная еще к охоте и очень горячая, пустилась вскачь во весь дух за зайцем и собаками.

На пути попалась глубокая рытвина. Машка не сумела ее перепрыгнуть, споткнулась и упала на оба колена. Не справившись, она всей своей тяжестью упала на бок.

Отец упал вместе с лошадью. Рука его попала под лошадь, которая придавила ее всей своей тяжестью. Не успел отец опомниться, как Машка вскочила и, оставив своего седока в рытвине, ускакала домой. С невыносимой болью в руке, почти в бессознательном состоянии, выкарабкался отец на гладкое место.

Что делать? Идти он был не в силах. До шоссе, где он мог бы найти помощь, было около версты.

Наконец он собрался с силами и поплелся.

Он рассказывал потом, что в это время он был почти без памяти: ему казалось, что все было очень, очень давно. Казалось, что когда-то, очень давно, он ехал верхом, когда-то травил зайца и когда-то упал с лошади. Все это было давно, давно…

С трудом прошел он версту, пока не дошел до шоссе. Там силы его покинули, он почувствовал себя плохо и лег на землю у дороги.

Так он лежал, поджидая, пока кто-нибудь пройдет или проедет.

Проехали на телегах мужики. Отец собрал последние силы и стал кричать им:

— Стойте! Помогите!

Мужики или не слыхали, или не захотели остановиться и проехали мимо. Отец продолжал лежать у дороги. Наконец прошел какой-то пешеход, который его узнал.

— Батюшки родимые, да это наш яснополянский граф! — сказал он. — Что же это такое с ним случилось?

Он остановил первую проезжавшую телегу, уложил в нее отца с помощью ехавшего в телеге мужика и направил его в Ясную Поляну.

Отец страдал ужасно.

— Дядя, — сказал он мужику, — ты свези меня не в барский дом, а свези в избу на деревне.

Он думал, что если без всякого предупреждения приедет домой искалеченный, он слишком сильно напугает мою мать.

В яснополянском доме в то время был уже подан обед, и моя молоденькая двадцатилетняя мать вместе с своим деверем графом Сергеем Николаевичем Толстым и своей матерью Любовью Александровной Берс поджидала к обеду своего мужа и его сестру графиню Марию Николаевну Толстую.

Они всё не шли, а суп остывал.

— Вечно эти Толстые опаздывают к обеду, — ворчала мать.

А в душе у нее шевелилась тревога. Она начинала уже бояться, что что-нибудь недоброе случилось с ее мужем.

Вдруг вошла Марья Николаевна и, подойдя к Любови Александровне, стала как-то странно с ней переглядываться и перешептываться.

Потом обе вышли в соседнюю комнату.

Выйдя оттуда, Любовь Александровна начала каким-то странным, неестественным голосом, ни к кому особенно не обращаясь:

— Вот как не надо никогда беспокоиться. Во всех случаях жизни надо быть рассудительным и никогда не надо пугаться…

Но мать не дала ей докончить своей речи. Она поняла, что что-то случилось с ее мужем.