Юхан Пээгель - Я погиб в первое военное лето

Пээгель Юхан

Я погиб в первое военное лето

Юхан Пээгель

Я погиб в первое военное лето

Роман-фрагментарий

Пер. с эст. - О.Самма.

Моему возможному читателю: притом, что события в этих историях на девять десятых достоверны, пережиты, увидены и услышаны, все же это не документальная книга. Не пытайтесь искать за именами абсолютно конкретных людей.

Автор

1

Рассказ мой не будет долгим, потому что я, рядовой Яан Тамм, погиб в первое же военное лето. Одним погожим сентябрьским днем меня похоронили колхозники, согнанные из полусгоревшей деревни, в общей могиле на самом краю погоста. Этой работой руководил пожилой штабной фельдфебель одного немецкого тылового подразделения, он задыхался от жары, трупного запаха и собственной толщины и при этом похабно ругался. Здесь нас покоится не так уж много, не то что в Хилове, где похоронен почти весь эстонский батальон. Как уже сказано, в последний путь нас провожало грязное немецкое ругательство. Только несколько немолодых русских женщин украдкой плакали, а один бородатый дед крестился и охал. По правде говоря, гораздо больше хлопот фельдфебелю доставляли не мы, а собственные покойники, которых здесь было в три раза больше. Из-за этого фельдфебель и ругался. Вдобавок ко всему большую часть немцев чудовищно изрешетила картечь.

Не знаю, кто успел стянуть у меня с ног добротные юфтевые сапоги со шпорами и снял ремень. Что касается остальной одежды, так она уже ничего не стоила: все пропиталось запекшейся кровью, особенно гимнастерка. Поэтому карманы никто и не обшарил, там у меня было несколько фотографий.

На одном снимке я изображен за несколько дней до окончания школы, на другом - уже солдатом, но еще в эстонском мундире, и был еще один снимок, моментальный; по дороге на фронт мы с ребятами снялись в каком-то селении у местного фотографа. Там же лежала карточка моей девушки, очень красивый, чуть коричневатый снимок, и последнее письмо из дому, которое я получил в Северном лагере как раз накануне войны. Да, и рублей десять денег, но это, разумеется, совсем не существенно.

Все было в крови, меня ведь ударило прямо в грудь. Рядом со мной лежат еще двое ребят из нашего полка, тоже, как и я, тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения, потом несколько пехотинцев из одной русской части и один мальчуган, которого немцы расстреляли здесь же, в ближней деревне, за то, что он бросил бутылку с горючим в их танк, потом лейтенант Рокс, за ним политрук Шаныгин, его, уже мертвого, немцы всего искололи штыками, когда обнаружили удостоверение политрука.

Не знаю, нужно ли мне считать, что я несчастнее тех, кто погиб после меня, кто вынес много солдатских тягот и прошел через бесчисленные сражения. Может быть, я даже счастливее. Особенно тех, кто погиб в последний День войны, и даже когда она уже кончилась.

Конечно, я сплю здесь против воли; я был еще очень молод, и мне так хотелось жить. Такова моя судьба, и с нею солдат должен мириться.

Только ведь все это было в конце.

Для того чтобы вы знали, почему я навсегда остался а красноватой земле Псковщины, я расскажу вам мою историю так, как сумею.

2

В то воскресенье, когда началась война, в печорском [Печоры (по-эстонски Петсери) - город на юго-восточной границе Эстонии] Северном лагере состоялся большой митинг.

Выступал комиссар полка, лысый украинец Добровольский, переведенный к нам прошлой осенью из какой-то кавалерийской части и еще долго носивший черную бурку и красный башлык.

Смысл его речи был ясен: фашисты не победят, потому что наша армия морально более стойкая и лучше вооружена. У нас умные командиры, нами руководят партия и гениальный Сталин. У нас надежный тыл. Враг скоро будет разбит, и нас ждет победоносная дорога на Берлин.

Потом на импровизированную трибуну поднялся командир одного из дивизионов. Он коротко сказал, что полк наверняка будет хорошо воевать.

Затем выступили еще один сержант и один рядовой, молоденький грузин, с весенним пополнением неизвестно как попавший в эстонский полк. На ломаном русском языке он сказал, что дружба народов приведет: нас к победе.

В заключение спели "Интернационал".

В Иванов день со скрипом и скрежетом, в походном порядке мы двинулись в направлении Тарту.

Там был сформирован боевой состав полка. Из России пришло пополнение: мобилизованные, большей частью очень молодые и совсем мальчики. Их сразу, же остригли и выдали им обмундирование. Все было оставшимся от прежней армии: брюки солдатского сукна, сапоги фабрики "Унион", летние гимнастерки, с которых были срезаны погоны и на воротники нашиты красноармейские петлицы (черные с ярко-красным кантом). И шинели были прежнего времени, только без погон и с новыми эмблемами рода войск. Ранцы, как у немцев, с клапанами из телячьей кожи. И каски тоже немецкие - серые, времен первой мировой войны.

У крестьян со всей округи дополнительно реквизировали лошадей. Большая часть их никогда, естественно, не ходила ни в артиллерийской упряжке, ни под строевым седлом.

И орудия наши - тоже остатки первой мировой войны. Черт его знает, по кому из них когда-то стреляли: по красным, по белым или по ландесверу на подступах к Риге. Слава богу, что хоть карабины были старые русские, трехлинейные, а не английские, как в некоторых наших пехотных полках территориального корпуса. Но самой последней новинкой были, несомненно, противогазы: весьма солидная работа. Даже некоторым лошадям хватило. Только таскать тяжело, мы их потом побросали. А в сумках удобно было держать хлеб, табак, полотенце и все прочее.

Дни формирования были волнующе сумбурными. Полк отправлялся в бой, являя собой достаточно пеструю массу. И, наверно, не только внешне, не только из-за снаряжения.

В военном отношении неурядицу вносило еще и то, что среди пополнения лишь немногие люди прежде служили в артиллерии. Короче говоря, половина наших солдат была не обучена. И еще - мы, старые солдаты, и добрая доля (особенно молодых) эстонских офицеров знали только несколько слов по-русски. Не всем даже была понятна русская команда. А русские, конечно, даже выругаться по-эстонски не умели. Так что и тут хватало неразберихи.

Никто из нас не верил, что таким образом мы сможем взять Берлин.

3

Я встретил ее - мою бывшую одноклассницу, теперь студентку - на углу улицы Густава Адольфа и Кроонуайя.

Выглядел я очень воинственно: пустой карабин на ремне на левом плече (он, как нарочно, оказывался на левом, потому что сразу же после призыва я был так обучен, а в Красной Армии оружие носят на правом плече), на поясе пустой патронташ, на спине ранец. Шпоры звенели залихватски.