Константин Циолковский - Моя жизнь

Константин Циолковский

МОЯ ЖИЗНЬ

Наследственность

Нельзя отрицать влияния наследственности. Поэтому я прежде всего расскажу то немногое, что я знаю о моих родителях и их роде. В детстве и в молодости меня это нисколько не интересовало и я ничего о том не узнавал. Потом, еще и глухота тому помешала. Значение наследственности я прежде не понимал. Как будто у отца была родственная связь с известным Наливайко и род отца даже носил прежде эту фамилию. Мать имела татарских предков и носила в девичестве татарскую фамилию.

Характер отца был близок к холерическому. Он всегда был холоден, сдержан, с моей матерью не ссорился. Во всю жизнь я был свидетелем только одной ссоры его с моей матерью. И то виновата была она. Он не отвечал на ее дерзости, но хотел разойтись с нею. Она вымолила прощение. Это было, примерно, в 66 году. Мне было тогда лет 9. Среди знакомых умным человеком и оратором, среди чиновников — красивым и нетерпимым по своей идеальной честности. Много курил, даже временно ослеп и всю жизнь имел зрение не сильное. Я помню его дальнозорким. При чтении надевал очки. В молодости умеренно выпивал. При мне уже оставил это. Вид имел мрачный. Редко смеялся. Был страшный критикан и спорщик. Ни с кем не соглашался, но, кажется, не горячился. Отличался сильным и тяжелым для окружающих характером. Никого не трогал и не обижал, но все при нем стеснялись. Мы его боялись, хотя он никогда не позволял себе ни язвить, ни ругаться, ни тем более драться. Придерживался польского общества и сочувствовал фактически бунтовщикам-полякам, которые у нас в доме всегда находили приют. Кто-нибудь у нас в доме вечно ютился.

Был ли отец знающ? По тому времени его образование было не ниже окружающего общества, хотя, как бедняк, он почти не знал языков и читал только польские газеты. В молодости он был атеистом, но под старость иногда с моей сестрой посещал костел. Был, однако, далек от всякого духовенства. В доме я никогда не видел у нас ксендза. Особенным польским патриотом не был. Говорил он всегда по-русски и мы не знали польского языка — даже мать. По-польски и с поляками говорил редко. Перед смертью увлекался русским евангелием.

Страсть к изобретательству и строительству у него была. Меня еще не было на свете, когда он придумал и устроил молотилку, увы, неудачно! Старшие братья рассказывали, что он с ними строил модели домов и дворцов. Всякий физический труд он поощрял в нас и, вообще, самостоятельность. Мы почти все делали всегда сами.

Мать была совершенно другого характера: натура сангвиническая, горячка, хохотунья, насмешница и даровитая. В отце преобладал характер, сила воли, в матери же — талантливость. Ее пение мне очень нравилось. Темперамент отца умерял природную пылкость и легкомыслие матери. В молодости отец, как и все, в половом отношении был неразумен, как он сам говорил. Но со времени женитьбы вел строго целомудренную жизнь. Мать вышла замуж в 16 лет и романов до замужества у ней, очевидно, не было. Отец был старше ее лет на 10. Родители очень любили друг друга, но этого не высказывали. Однако, это не мешало им слегка увлекаться, особенно отцу, который нравился женщинам. До измены ни с какой стороны не доходило. У отца, как и у меня, было инстинктивное и отчасти сознательное стремление к воздержанию. Вероятно, и он видел в этом источник умственной силы и энергии. Я никогда не видел у нас двухспальной кровати, хотя сначала, может быть, она и была. Напротив, при мне было обратное: отец спал через сени со старшими мальчиками, а мать — с маленькими детьми.

У родителей было пренебрежение к одежде, к наружности и уважение к чистоте и скромности. Особенно у отца. Зимой мы ходили в дешевых полушубках, а летом и дома — в рубашках. Иной одежды, кажется, не было. Я даже на учительскую должность ехал в полушубке, прикрытом дешевым балахоном. Исключение было для учащихся в школах. По крайней мере, были сюртуки или блузы.

Отношение к русскому правительству было скрыто-враждебное, но, кажется, тут была значительная примесь польского патриотизма. Когда в доме собирались знакомые поляки и либералы, то порядочно доставалось высшему начальству и государственному строю.

И мать, и отец все же были склонны к космополитизму: видели человека, но не видели государств, правительств и вероисповедания.

Отец не сидел в тюрьме, но приходилось иметь дело с жандармерией и иметь много неприятностей с начальством. Из казенных лесничих его скоро высадили. Прослужил он в этой должности, должно быть, лет пять. Был учителем таксаторских классов. И тут пробыл лишь год. Потом где-то маленьким чиновником, управляющим домами. Вообще, не повышался, а понижался в своей карьере. Потом его представили к должности лесничего, но не утвердили, и он пробыл вторично лесничим только несколько месяцев. Опять пришлось терпеть крайнюю нужду.

Отец был здоров: я не помню его больным. только после смерти матери у него сделались приливы крови к мозгу (50 лет), и он всю оставшуюся жизнь носил на голове компресс. Это было, мне кажется, результатом его полового аскетизма. Жениться он стыдился, хотя и в эти годы нравился женщинам: в него влюблена была хорошенькая и молодая гувернантка соседей. В пище он был очень умерен и никогда не был толстым. Фигура — коренастая, без живота, среднего роста. Лысины не было и следов, но волосы стриженные седые (был брюнет), умеренно мускулист. под конец жизни упал духом (хотя никогда не жаловался) и никуда не выходил из дома. Помер внезапно, без болезни — мне сдается — от уныния и полового воздержания. Тетка рассказывала: поднялся утром, сел, несколько раз вздохнул и был готов. Я тогда только что поступил на учительское место. Отец умер 61 года.

Мать тоже была хорошего здоровья. Никогда не видел ее в постели, никогда не видал прыщика на ее лице. Но она очень мучилась родами. У ней было человек 13 детей. Последний мой брат умер лет 20 тому назад, а последняя сестра лет 15. От нее осталась дочь, моя племянница, и сейчас живая. Еще есть дети от другого брака. Но судьбы их и пребывания не знаю. Где-то за Москвой живет его замужняя дочь с детьми. Мать была выше среднего роста, шатенка, с правильными, хотя и немного татарскими, чертами лица. Тоже нравилась мужчинам, но меньше, чем отец. Под конец жизни стала избегать деторождения и умерла 38 лет, как мне кажется, жертвой неудачного аборта. Хотя прямых доказательств последнего у меня нет.

Как же сказались на мне свойства родителей? Я думаю, что получил соединение сильной воли с талантливостью матери. Почему же не сказалось то же у братьев и сестер? А потому, что они были нормальны и счастливы. Меня же унижала все время глухота, бедная жизнь и неудовлетворенность. Она подгоняла мою волю, заставляла работать, искать.