Василий Минаков - Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика) Страница 10

— С благополучным возвращением, товарищ Минаков!

Даже вздрогнул! Но нет, не он, не командир полка. Майор Стешенко, наш комиссар. Замполит теперь, но в эскадрилье все так и зовут комиссаром. Вежливенько обстукал ладонь о ладонь — тоже облазил машину, — подал руку, теплую, скользкую чуть от масла: даже в моторы успел заглянуть.

— Хороши снимочки, говоришь? — будто подслушал мой мысленный разговор с командиром полка. — Поздравляю, брат, поздравляю! Верно, и сам доволен? Вот и Миша... Правда ведь, Беляков? Соскучился по настоящей работке? Ничего, если дальше так дело пойдет, некогда будет и почитать газетку. И мне меньше заботы, а то не хватает на все экипажи газет...

Не выпуская руки, потянул меня незаметно в сторонку.

— Значит, характер?

Я уж заметил, что это словечко в ходу у него. Невольно обернулся к Белякову. Тот улыбался смущенно: ничего, мол, товарищ комиссар, залатаем так, что и следов не сыщешь... [40]

— Хороши открытки, значит? — подмигнув, прошептал замполит. — Так я, представь, и думал. Полюбопытствовал только — почем. В киосках-то, в Феодосии. Ну да, залатает Миша и раз, и другой... В общем, подумай давай, брат, — заторопился. — Характер характером... Ну давай! Проголодались ребятки, вон уже ждут в машине...

Подтолкнул в спину, сам зашагал назад, к самолету — там уж механики выносили свой инструмент, раскладывали на промасленном куске брезента.

Ребята и правда сидели в кузове, ждали с нетерпеливым блеском в глазах. Нервы разрядились, языки смолкли, заговорил желудок.

— Самому командиру полка доложите! — донесся голос сквозь шум запущенного мотора. — Ждет! О хороших делах и докладывать приятно!

Перелезая через борт, почувствовал, что улыбаюсь довольно глупо. Странный какой-то сегодня он, замполит. Не поймешь, хвалит или...

В тот же день шесть часов пробыл в воздухе экипаж Лобанова, ведя разведку у берегов Румынии. Из-за сложных метеоусловий маршрут полностью пройти не удалось, и опытнейший разведчик, по своему обыкновению, решил использовать оставшееся время для «свободной охоты». В районе мыса Тарханкут обнаружил две самоходные баржи, шедшие курсом на Севастополь. Три захода, три стены заградительного огня, три пары эрэсов по цели. Два попадания. Самолет также получил серьезные повреждения: отбита концевая часть лопасти винта, пробоины в правой плоскости, вмятина на площадке балки для подвески реактивных снарядов...

Но счет явно в пользу Лобанова. Не любит он возвращаться с пустыми руками домой.

* * *

25 ноября. Нашему экипажу задание: произвести воздушную разведку портов Феодосия, Ялта, Балаклава. Набираем высоту, берем курс на Крым. Погода не радует. [41] Через однообразную пелену облаков, растянувшуюся до горизонта, изредка пробивается жиденький луч и тут же гаснет в мглистой хмури. Внизу богатырская пашня — море не утихает, несмотря на умеренный ветер. Раскачало...

Высота пять тысяч метров. Летим над кромкой облаков, затем пробиваем ее. Феодосия. Бухта плотно накрыта туманом, виден только порт. Противовоздушная оборона противника также лишена видимости.

Разворачиваемся к морю и вдоль побережья летим к Ялте. За десять минут до цели входим в облака. Строго выдерживаю курс, заданную скорость.

Команда штурмана:

— Снижение! Впереди в пяти километрах Ялта!

Плавно теряю высоту, выхожу из облаков. Видимость есть. Небольшой доворот, курс для фотографирования. Выполняем плановую фотосъемку. В порту, кроме трех шхун, ничего нет. Зенитная артиллерия огонь не открывает, — видимо, наше появление оказалось неожиданным. Благополучно ухожу в море.

Тот же маневр повторяю над Балаклавой. В порту плавсредств нет. Разворачиваюсь на обратный курс и со снижением направляюсь на свой аэродром.

Произведенная нами аэрофотосъемка порта Феодосия еще раз подтвердила: противник форсирует ремонт транспорта «Ташкент».

* * *

В кровопролитных боях, предприняв контрудар, наши войска нанесли значительные потери 17-й армии противника и вынудили ее вновь перейти к обороне на туапсинском направлении. Перед 5-м гвардейским авиаполком была поставлена задача организовать дальнюю воздушную разведку коммуникаций и портов Черного и Азовского морей с целью своевременного выявления попыток врага доставить войска и оружие в этот район. В силе оставалась и прежняя боевая задача — не допустить [42] набегов вражеских торпедных катеров на наши корабли и суда, действий подводных лодок у побережья.

Периодически самолеты полка привлекались и к разведке мест базирования авиации гитлеровцев на прибрежных аэродромах.

Самолеты Ил-4, обладая высокими летно-тактическими характеристиками, давали возможность в течение короткого срока обследовать значительные участки поверхности моря, немедленно сообщать подробные сведения об обстановке в заданном районе и обнаруженных целях, а во многих случаях и принимать экстренные меры к срыву замыслов противника: вылетающие на разведку машины вооружались бомбами и реактивными снарядами.

Дальний разведчик Евгений Лобанов

— Как, Женя, по-твоему, что больше мужества требует — штурмовка колонн и скоплений, бомбоудар по объектам или же торпедирование кораблей?

Лобанов — отзывчивый человек. Мягкий и дружелюбный. Но на подначку его не возьмешь. Разве что на наивность. С расчетом, что побоится обидеть, тем более — новичка. А мимо ушей пропустить вопрос ему воспитание не позволит.

С минуту раздумывает, глядя в небо.

— Не все ж перечислил, — цедит сквозь зубы, покусывая травинку.

— Ну, о разведке тебя...

— Что — ну?

В том и дело. Лобанов — «глаза полка», признанный мастер дальней воздушной разведки, но трепаться о ней не любит. Словно удачу боится сглазить — подслушают его там, где-то за тысячу километров, где формируются вражеские конвои и замышляются неожиданные налеты на наши базы и корабли. [43]

— «О любви не говори...» — призываю на помощь строку довоенной песенки.

Женька вздыхает. Я тоже. Не о любви к дальней разведке, конечно. Или касается и разведки это одной своей стороной? Уж больно красив он, летчик Евгений Лобанов! Не говоря — за штурвалом, а вот и так. Раскинулся среди поля на бесприютной осенней полыни — от подвигов отдыхающий богатырь. Полы реглана раскинуты — черные крылья, — грудь круто выгнута, ветер шевелит густой темно-русый чуб. Взгляд в небо — недвижный и чуть нездешний, будто в тоске по частичке души, где-то забытой в неведомых далях.

— Я, что ль, ее выбирал...