Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944 Страница 10

Я неспеша обходил могилы и памятники, читая фамилии Чайковского, Мусоргского, Глинки, Римского-Корсакова и Тургенева. Увидел дворец князя Юсупова и подумал о мучительной смерти его жертвы — зловещего Распутина. Сощурив глаза, смотрел я на сверкающие отблески воды в Неве. Во время экскурсии по рекам и каналам, общая протяженность которых 150 километров, видел около десяти из 350 мостов, которых здесь больше, чем в Венеции. Сделаны они из стали и чугуна. Мои руки скользили по каменному парапету, отшлифованному миллионами ладоней, по искусно сделанным чугунным перилам на берегах Невы, общая протяженность которых составляет свыше 60 километров. Но хватит цифр. С их помощью в такой же малой степени можно описать ауру города, как, к примеру, шарм женщины за счет размеров ее тела.

Я с удивлением рассматривал «Аврору» и ее шестое баковое орудие, чей выстрел стал сигналом к штурму Зимнего дворца и тем самым к самому большому идеологическому потрясению Земного шара. На выставке под палубой нет фотографий Троцкого, нет и слов о нем. Еще один из фанатиков, которые заставляли Сталина быть постоянно во всеоружии.

Я почувствовал дыхание ветра со стороны Урицка, где 15 сентября 1941 года ничего не ведавшие ленинградские рабочие наткнулись в своем красном, сверкающем лаком трамвае на разведку 209-го гамбургского пехотного полка. Никто из них не хотел верить тому, что немцы уже здесь. Я представил себе, как усталые солдаты предложили водителю трамвая приготовиться к необычной, особой поездке, так как они надеялись, что таким образом быстрее всего доберутся до центра города. И их недоуменные лица, когда было приказано остановиться, так как Гитлер вдруг изменил свое решение, и поход на Москву и Украину представился ему намного более важным.

В судовом баре исполняют «Сентиментальное путешествие». Я наблюдаю за старыми посудинами, качающимися в акватории морского порта: баржами и здоровым буксиром. Как сияла от гордости экскурсовод, когда сравнила свой город с Парижем. Конечно, все это так, Наталья, но загнивающий запах социализма, который так мучительно долго рассеивается, это не смердящий душок декадентства. Как странно, что именно большевики были теми, кто все годы напролет заботились о произведениях искусства и лелеяли наследие господ феодалов, которые так дурно обращались с вашими предками. Объясните мне, Наталья, почему вы все-таки гордитесь культурным достоянием, за которое сотни тысяч крепостных и каторжников заплатили своими жизнями и нищенским существованием?

Озаренный вечерним солнцем силуэт города-острова уходит к горизонту, который окрашивается в бирюзовый и розовый цвета. Скучившись, пассажиры держатся за поручни на палубах. Многие из них имеют задумчивый вид, находясь под впечатлением от лиц женщин, покорно стоявших в очередях за покупками, от безотрадной решимости в чертах молодых мужчин, суровости в глазах стариков, которые все уже повидали на своем веку; от всех этих следов бесстрашия на многих лицах.

Корабль отходит от причала на набережной. Взгляды всех пассажиров прикованы к великолепной окружающей картине. Забыты следы нищеты и упадка. Забыт резкий голос женщины, кричавшей в мегафон, когда туристы прогуливались по парку Екатерининского дворца и остановились на берегу пруда, чтобы узнать, что произошло? Наталья объяснила, что работница парка лишь призвала вернуться на берег пассажиров одной из лодок, просрочивших время своего катания. Переводчица не понимает, отчего мы в ужасе. Но, Наталья, зачем же так ругаться в парке великой императрицы по столь ничтожному поводу? Наталья недоуменно поднимает брови. Разве у вас нет совсем других забот в пятимиллионном Санкт-Петербурге, этом прекрасном городе одного из самых богатейших государств на Земле, которое никак не может совладать с самим собой?

Сопровождаемый чайками, корабль огибает Кронштадт. Здесь, думаю я со щемящей тяжестью на сердце, здесь это произошло, когда матросы кораблей «Петропавловск» и «Севастополь» подняли восстание против большевистских притеснений. Здесь Сергей Петриченко объявил вместе со своим временным революционным комитетом о свободе собраний, слова и печати. И здесь войска красных под руководством бывшего царского поручика Михаила Николаевича Тухачевского атаковали кронштадтских моряков по льду Финского залива. Через два дня кровопролитных боев 2500 из них были взяты в плен и расстреляны во имя социализма.

Петриченко удалось вырваться в Финляндию. Но на родине трудящихся месть вершится странными путями и может настигнуть спустя многие годы. В 1937 году по указанию Сталина была организована серия показательных судебных процессов, в результате которых был расстрелян также и Маршал Советского Союза Тухачевский. Он был в то время командующим войсками Ленинградского военного округа. На суде он отрекся от Сталина, заклеймив его как врага народа и Красной Армии. Он стал для своего шефа слишком интеллигентным, самостоятельным, начал мешать ему своей активностью и не внушал больше доверия. Два брата Тухачевского и одна из сестер также были казнены. Его мать умерла в лагере, жене пришлось еще четыре года ждать своего палача. Дочь его повесилась в двенадцатилетнем возрасте. Лишь в 1944 году дошла очередь и до Петриченко. Финны вынуждены были выдать его. Следы Петриченко теряются в ГУЛАГе.

Вуаль облаков тянется над Кронштадтом: над поблескивающими серыми сторожевиками, торпедными катерами, угрожающе черными подводными лодками и ржаво-коричневыми землечерпалками. За перелеском у края Кронштадтской бухты скопление мачт кранов. Башни форта выглядят как буи, плавающие на рейде. Огонь маяка что-то монотонно говорит про себя. Мы плывем в ночь на запад.

Я лежу в койке и прислушиваюсь к дыханию корабля. Город Петра Великого, я не могу перестать думать о тебе. Я делаю это с тех пор, как мои солдатские сапоги заскрипели на перроне Гатчины и я услышал и увидел у горизонта разрывы снарядов и всполохи огня. Ты имеешь свою судьбу, одновременно привлекающую к себе и заставляющую чувствовать тяжесть на душе. Впервые я увидел тебя через прорезь прицела моего карабина. Я пребывал тогда в милостивой полной неосведомленности. Никогда после этого я не был так уверен, что вершу праведное дело. А затем лишь надеялся на то, что мне удастся выжить.

Этот город и эта страна, в которой он процветал, всегда были окрылены фантастическими мечтаниями. «Если бы мне дали что-нибудь похожее на природу вокруг Санкт-Петербурга, то мое сердце сразу бы устремилось туда», — мечтал Владимир Набоков на чужбине. А писатель Даниил Александрович Гранин так объясняет свое вдохновение, когда был юным командиром танка: «Солдатам нужны ясные и реальные цели и задачи. Мы, защитники, имели наш город всего лишь в нескольких шагах за своей спиной. Его дворцы, мосты и аллеи. Узор его чугунных решеток, а над ним безлунный свет белых ночей, когда Пушкин сидел за своими книгами, и который он с таким волшебством описывал. Мы имели историю нашего города, имели его традиции. Все это помогло нам выстоять против немцев».