Варвара Самсонова - Дочь Сталина Страница 10

Первые два года Иосиф считался в семинарии образцовым учеником, но затем вошел в конфликт с монахами, узнавшими о том, что он читает запрещенную литературу. Он становится членом маленькой организации «Месамедаси», первой марксистской организации Грузии, разрешенной полицией. Иосиф сделался руководителем кружка по изучению марксизма среди рабочих.

В мае 1899 года его исключают из семинарии за несдачу экзаменов по неуважительным причинам. Правда, сам он утверждал, что исключили его за распространение марксизма, а его мать говорила, что сама забрала сына из семинарии из-за слабого здоровья.

После ухода из семинарии он некоторое время работал в Тифлисской геофизической обсерватории, принимал участие в стачках забастовках и маевках, после одной из которых Кобе — так он теперь называл себя — пришлось перейти на нелегальное положение и скрыться в Гори.

Когда Леонид Красин, поддерживающий связь с Лениным, начал издавать первую нелегальную газету на грузинском языке, Коба стал печатать в ней свои статьи. Он вошел в состав Тифлисского комитета РСДРП.

После нескольких подготовленных с его помощью демонстраций и стачек полиция наконец арестовывает Кобу, и год он проводит в тюрьме, занимаясь там чтением и учебой.

Сохранилась запись из дела, заведенного на Иосифа Джугашвили: «Рост два аршина полтора вершка (приблизительно 163 см); телосложение среднее; возраст 23 года. Второй и третий пальцы левой ноги сросшиеся. Волоса, борода и усы темные. Нос прямой и длинный. Лоб прямой и низкий. Лицо удлиненное, смуглое, с оспинами».

Кобу ссылают в Восточную Сибирь, в Иркутскую губернию, в село Новая Уда.

Жил он там довольно неплохо: охотился, рыбачил, встречался с друзьями, вел переписку. Тем не менее в январе 1904 года он бежит из ссылки и возвращается в Грузию.

Приблизительно в это время он женился на Екатерине Сванидзе, очень красивой девушке из села Диди-Лило. Она была дочерью Семена Сванидзе, социал-демократа, железнодорожника. Скорее всего, Коба познакомился с нею через ее отца или брата, Алешу Сванидзе.

Типичная грузинская женщина, покорная, ласковая, она не интересовалась революционными идеями брата и отца, а потом и мужа. Кажется, это даже нравилось Сталину, который, по словам Светланы, терпеть не мог «идейных селедок». К тому же она пришлась по душе матери Кобы, настоявшей на том, чтобы брак был церковным. Одноклассник Иосифа по семинарии Христофор Тхинволели тайно обвенчал молодую пару в церкви святого Давида. У них родился сын Яков. Говорили, Коба был очень привязан к своей юной супруге и относился к ней очень хорошо. Но есть свидетельство некоего Петра Можнова, которое приводит в своей книге А. Антонов-Овсеенко, что это было не так.

В тридцатые годы, работая в Баку, Можнов узнал, что здесь живет один старик, у которого Коба с женой снимали квартиру в 1908 году. Он разыскал старика, и вот что тот поведал Можнову:

«Да, жил у нас в восьмом году этот самый Коба с женой Кэто… Слушай, какой он революционер! Мерзавец он, подонок! Кэто тогда беременна была, а он ее матерно ругал, ногами в живот бил. Мы с женой ее выхаживали, она потом чахоткой заболела. Когда Коба домой пьяный приходил, всегда последними словами ругался».

По одним сведениям, Екатерина Семеновна умерла от воспаления легких, по другим — от тифа. Иосиф Иремашвили посетил Кобу после смерти жены. «Он был очень опечален и встретил меня как некогда, по-дружески. Бледное лицо отражало душевное страдание, которое причинила смерть верной жизненной подруги этому столь черствому человеку. Его душевное потрясение… должно было быть очень сильным и длительным, так как он не способен был более скрывать его перед людьми.

Екатерину похоронили по всем правилам православного обычая. На фотографии, запечатлевшей похороны, мы видим умершую, красивую, как ангел, лежащую в гробу, который окружили родственники. У изголовья стоит Иосиф Виссарионович со скорбным, убитым лицом.

Летом 1904 года Коба, познакомившись с ленинскими работами, которые произвели на него огромное впечатление, создал в Баку большевистский комитет. Он пишет ряд статей, которые опубликованы без подписи в газете «Пролетариатис брдзола», органе Кавказского союза РСДРП. Эти статьи дошли до Ленина, который повсюду вербовал себе сторонников, и вскоре между ними началась переписка. В 1905 году в Финляндии на первой большевистской конференции состоялась и личная встреча.

В марте 1908 года Кобу арестовывают как руководителя забастовок в Баку, полгода держат в тюрьме, а затем высылают в Сольвычегорск Вологодской губернии. Летом он совершает побег в Петербург, несколько дней живет в доме Сергея Аллилуева, с которым их связывали годы совместной подпольной деятельности, с фальшивыми документами возвращается в Баку, где его вновь арестовывают и отправляют обратно в ссылку. С 1912 года он становится известен как Сталин.

В этом же году на Пражской конференции была учреждена самостоятельная партия большевиков. От Орджоникизде, с которым Сталин вместе работал на Кавказе, он узнал, что его выбрали членом Центрального Комитета. В феврале 1912 года он снова совершил побег и прибыл в Петербург, чтобы по указанию Ленина организовать новую газету, название которой позаимствовали у Троцкого, издававшего свою газету за рубежом, — «Правду». В день, когда вышел первый номер газеты, Сталина опять арестовали, отправили в ссылку в Нарымский край, откуда он, как водится, бежал.

Зимой по приглашению Ленина он оказался в Кракове. О чем они тогда беседовали — неизвестно. Нет сведений и о том, понравились ли они друг другу. В чем-то Ленин и Сталин были похожи. Ян Грей пишет: «Оба невысокого роста, коренастые, со слегка азиатскими чертами лица: оба обладали огромной силой воли…» Надо заметить, Сталина тогда в революционных кругах считали куда более нормальным человеком, чем Ленина.

Дмитрий Волкогонов в книге «Триумф и трагедия» противопоставляет Сталина Ленину — в пользу последнего. Но вот как пишет о Владимире Ильиче Г. А. Соломов, один из активных деятелей социал-демократического движения в России: «Прежде всего, отталкивала его грубость, смешанная с непроходимым самодовольством, презрением к собеседнику и каким-то нарочитым (не нахожу другого слова) «наплевизмом» на собеседника, особенно инакомыслящего и не соглашавшегося с ним и притом на противника слабого, не находчивого, не бойкого… Он не стеснялся в споре быть не только дерзким и грубым, но и позволить себе резкие личные выпады по адресу противника, доходя часто даже до форменной ругани. Поэтому, сколько я помню, у Ленина не было близких, закадычных, интимных друзей. У него были товарищи, были поклонники — их была масса, боготворившие его чуть не по-институтски и все ему прощавшие…»