Набоков: рисунок судьбы - Эстер Годинер Страница 10

парка … и при этом у меня разрывалась душа, как и сейчас разрывается».2

На просьбу одного издателя прислать ему, для рекламных целей, фотографию Набокова, Вера вложила в конверт его детское фото, пояснив, что «ес-ли внимательно всмотреться в выражение глаз этого ребёнка, то в них уже все

книги моего мужа».3 Со слов Веры, Набоков начал писать стихи с шести лет.4

4 Там же. С. 86.

5 Там же.

1 ВН-ДБ. С. 131–133. (Настоящее имя Колетт – Клод Депре).

2 Там же. С. 61-62.

3 Шифф С. Вера. С. 60.

4 Там же. С. 69.

23

Однажды, в письме издателю (У. Минтону, письмо от 20 апр. 1958 г.), Набоков

утверждал, что он якобы помнит себя писателем уже с трёх лет,5 – т.е. едва ли

ещё ясно осознавая себя и только-только начав учиться писать – по-английски (в

чём можно, при желании, усмотреть чаемый Набоковым «гениальный контрапункт человеческой судьбы» – с чего начал, к тому впоследствии и вернулся).

Судя по дневниковым записям, Набоков приблизительно с 1947 года

втолковывал студентам, кто такой, по его мнению, писатель: «Писателя можно

оценивать с трёх точек зрения: как рассказчика, как учителя, как волшебника.

Все трое … сходятся в крупном писателе, но крупным он станет, когда первую

скрипку играет волшебник… Великие романы – это великие сказки».6 Так не

попробовать ли нам, при помощи критериев профессора В. Набокова, проверить на профпригодность его же, трехлетнего (можно и чуть постарше), на заявленную, чуть ли не с младенчества, писательскую ипостась. Назвался груз-дем… Роли рассказчика и волшебника сомнений не вызывают – проявлял себя

в них избыточно. Днём – фантазируя в играх и проделках, ночью – боясь темноты и трудно засыпая, сам себя ободрял героико-фантастическими история-ми, преобразованными из читаемых на ночь сказок.

Карабкаясь, пятилетним, по приморским скалам Аббации, он забывался в

словесных играх: в его «маленьком, переполненном и кипящем мозгу» простое

английское слово «чайльдхуд» «истово» повторялось до тех пор, пока, «от-чуждаясь и завораживаясь, не начинало тянуть за собой целую череду других, тоже с окончанием на “худ”».1 Бывший ученик Набокова и известный исследователь его творчества Альфред Аппель, посетивший его в августе 1969 г. в

Швейцарии, заметил, что «у него есть привычка повторять фразу, которую он

только что проговорил, подсекать слово на лету и забавляться с его обрывка-ми»,2 – привычка, сохранённая с детства.

Учитель? В этом возрасте явно рановато – разве что организатор риско-ванных авантюр с послушным братом. Но вот каким он был учеником, как раз

очень показательно – осваивая ещё только начальные страницы первого в своей жизни учебника (английского языка), нетерпеливо заглядывал в конец:

«Меня сладко волновала мысль, что и я могу когда-нибудь дойти до такого

блистательного совершенства. Эти чары не выдохлись, – и когда мне ныне попадается учебник, я первым делом заглядываю в конец – в будущность прилежного ученика».3 Совет современных психологов: берясь за какое-то дело, постарайтесь заранее вообразить себя во всем блеске будущего успеха. Гово-5 Цит. по: ББ-РГ. С. 50.

6 ББ-АГ. С. 208.

1 ВН-ДБ. С. 17.

2 Цит. по: ББ-АГ. С. 683.

3 ВН-ДБ. С. 66.

24

рят, помогает. Набокову такой совет не был нужен – «чары» достались ему от

природы: «Я думаю, что родился таким. Не по годам развитой ребёнок. Вундеркинд».4

4 Интервью Анри Шатона с ВН. 1963. 5 окт. Цит. по: ББ-РГ. С. 71.

25

ЮНОСТЬ ПОЭТА

Одной из задач своих воспоминаний Набоков считал «доказать, что (мое) детство содержало, – разумеется, в сильно уменьшенном масштабе, – главные со-ставные части (моей) творческой зрелости».1 За детством наступила юность и

поставила, на новом уровне, ту же задачу.

В последний вариант своей автобиографии – «Память, говори» (Speak, Memory, NY., 1967) – Набоков включил дополнительную, 11-ю главу: о первом, сочинённом им стихотворении – в июле 1914 г., в Выре, в беседке с цвет-ными стёклами, где он пережидал дождь. Стихотворение, названное «Дождь

пролетел», он прочитал матери, она «блаженно улыбалась сквозь слёзы».2

«Одно стихотворение, – комментирует Бойд, – действительно написанное в

1914 г., но утраченное ... кажется, и в самом деле стало для юного Набокова

краеугольным камнем … по крайней мере, благодаря новому чувству вдохновения... Отныне поэзия стала его страстью и его призванием. На следующее

утро он написал ещё два стихотворения, и хлынул поток».3 Что же касается

стихотворения «Дождь пролетел», то оно было написано в мае 1917 г., и к

этому времени «он уже около пяти лет сочинял стихи на трёх языках».4 Версия

Набокова, заключает Бойд, «это в значительной степени стилизация реального

события»,5 тем более оправданная, что этим стихотворением Набоков счёл достойным открыть последний, составленный им, поэтический сборник, изданный в 1979 г. его вдовой, – и там оно теперь значится под 1917 годом.

Что Набоков специально написал и включил эту главу в свои воспоминания – очевидное свидетельство того, что он хотел обозначить границу (и с

Бойдом в этом отношении можно согласиться) между ранними опытами стихосложения и сознательным вступлением на путь призвания. Сочетание про-никновенной интимности, лиризма, – и одновременно – силы и пафоса, с какими описаны переживания юного