Георгий Арбатов - Дело: «Ястребы и голуби холодной войны» Страница 10

Андропов покраснел, вспыхнул и сказал: «Если в твоих словах содержится намек, знай: у меня для всей семьи есть только «Волга», купленная за наличные восемь лет назад».

А через несколько минут, когда отошел, сказал, что действительно это безобразие и разврат само по себе, а ко всему прочему– политическая бестактность. «Но ты сам, понимаешь, что жаловаться мне на это некому, едва ли есть смысл в еще одном поводе для ссоры чуть ли не со всеми руководителями».

О семейных, личных делах Андропов говорил крайне редко. Помню, один раз рассказал – видно, тяжко было на душе – о болезни жены, начавшейся осенью 1956 года в Будапеште, во время осады восставшими советского посольства, и связанной с пережитым шоком.

Сам он был лишен житейских недостатков, во всяком случае, видимых, – был приветлив и тактичен, почти не пил, не курил. Но не рассматривал все это как добродетель, не ханжествовал, не ставил подобные житейские прегрешения в вину другим, иногда отшучивался: я, мол, свою «норму грехов» выполнил в более молодые годы.

Андропов умел расположить к себе собеседника, и это, наверное, не было просто игрой, а отражало привлекательные стороны его натуры. Я не знаю случаев, когда бы он сознательно сделал подлость.

Но оставить в беде, не заступиться за человека, даже того, к кому хорошо относился, Андропов мог, и здесь я хотел бы сказать о его негативных чертах, одна из них – это нерешительность, даже страх, нередко проявлявшиеся не только в политических делах, но и когда надо было отстаивать людей, тем более идеи. Слабость эта вела к готовности слишком легко идти на серьезные компромиссы. Мне кажется, Юрий Владимирович в глубине души это сознавал и пытался найти себе какое-то оправдание. Такие компромиссы, уступки, уход от борьбы он прежде всего оправдывал соображениями «тактической необходимости». О них он охотно рассуждал вслух, и в частности нередко корил меня: вот, мол, цели ты видишь правильно, стратег ты неплохой, а тактик– дерьмовый (он употреблял и более сильные выражения).

Иногда я с этой критикой соглашался, иногда нет, а один раз не выдержал и сказал ему, что если поступать так, как он все время предлагает (речь шла о внутренних делах), можно получить «короткое замыкание» в бесконечной тактике и напрочь потерять стратегию.

Андропов обиделся, и на некоторое время наши отношения даже охладились, но не надолго.

Другой слабостью Андропова было неумение правильно оценивать некоторых людей. В этом плане он был внутренне предельно противоречивым человеком, отчасти это были просто ошибки, и только они. В других случаях – чрезмерное увлечение тактикой, а иногда и следствие определенной противоречивости его политических взглядов.

Всю ту часть жизни Андропова, которой я был свидетелем, ему были свойственны как кадровые удачи, даже находки, так и серьезные просчеты. Например, работая в ЦК КПСС, он, с одной стороны, собрал очень сильную группу консультантов, а с другой – выдвинул своим преемником мелкого, неумного и лишенного принципов К.В. Русакова, не раз брал заместителями слабых, вредивших делу людей, и терпел не только бездельников и бездарных людей, но и таких, которые наносили немалый политический вред, чего он не мог не понимать.

Его кадровую политику в КГБ оставляю за скобками – слишком уж это закрытая сфера, но если попытаться оценить все, что он сделал в плане отбора и выдвижения людей, находясь в составе политического руководства партии и страны, опять сталкиваешься с труднообъяснимой противоречивостью.

С одной стороны, он был первым или одним из первых, кто оценил такого незаурядного политического деятеля, как М. С. Горбачев. Знаю это достоверно. Впервые эту фамилию я услышал именно от Андропова в 1977 году, весной. Дату помню, поскольку начался разговор с обсуждения итогов визита С. Вэнса, потом перешел на болезнь Брежнева. И я здесь довольно резко сказал, что идем мы к большим неприятностям, так как, судя по всему, на подходе слабые, да и по политическим взглядам часто вызывающие сомнения кадры.

Андропова это разозлило (может быть, потому, что он в глубине души сам с такой оценкой был согласен), и он начал резко возражать: ты, мол, вот говоришь, а ведь людей сам не знаешь, просто готов все на свете критиковать.

– Слышал ли ты, например, такую фамилию – Горбачев?

– Нет, – отвечаю.

– Ну вот видишь, а подросли ведь люди совершенно новые, с которыми действительно можно связать надежды на будущее.

Не помню, чем тогда закончился разговор, но во второй раз я фамилию Горбачева услышал от Юрия Владимировича через год, летом 1978 года, вскоре после смерти Ф.Д. Кулакова, бывшего секретарем ЦК и отвечавшего за сельское хозяйство.

После чисто деловой беседы, касавшейся моих оценок ситуации в США, а также той реакции, которую вызвало в Америке и Европе размещение наших ракет СС-20, разговор перешел на внутренние дела, и здесь Андропов вдруг, без прямой связи с тем, о чем шла речь, как бы размышляя вслух, сказал:

– Вот негодники (он употребил более резкое выражение. – Г.А.), не хотят, чтобы Горбачев перебрался в Москву!

И, отвечая на мой недоуменный вопрос, объяснил: речь идет о назначении Горбачева на пост, который занимал Кулаков, а потом заговорил о чем-то другом. Но осенью того же года М.С. Горбачев (как развертывалось его дело, я достоверно не знаю) стал секретарем ЦК КПСС, ведавшим сельским хозяйством, а вскоре в ходе подготовки очередного Пленума ЦК я с ним впервые лично встретился.

Появление Горбачева в Москве в качестве секретаря ЦК КПСС оказалось, несомненно, очень важным делом, событием исторического значения, и если Андропов, как можно было догадываться, сыграл здесь какую-то роль – это одна из его больших, возможно, самых больших заслуг. Однако не исключено и то, что такой яркий, необычный человек, как Горбачев, мог бы и какими-то другими путями выдвинуться в руководство.

Но на одну удачу и здесь у Андропова пришлось несколько неудач – видимо, сыграли свою роль упомянутые выше обстоятельства. Он, в частности, пригласил из Ленинграда в Москву Г.В. Романова, фигуру совершенно одиозную; он покровительствовал Г.А. Алиеву, хотя – в этом я абсолютно убежден – не только не был замешан, но и просто не знал о тех темных делах, в которых того позже обвинили, а в его способностях и характере не разобрался. В представлении Андропова Алиев был тем же борцом с коррупцией, каким он его воспринял в конце шестидесятых годов.

Наконец, именно Андропов пригласил в Москву из Томска, поставил во главе кадровой работы в ЦК Е.К. Лигачева. К нему его, видимо, расположила тоже непримиримость к коррупции. Помню свой разговор с Лигачевым на поминках по Андропову в день его похорон, когда тот говорил, что не перестанет бороться против этого зла, чего бы это ему ни стоило, – я убежден, что говорил он искренне.