Жак де Ланглад - Оскар Уайльд, или Правда масок Страница 10

Сам Оскар писал позднее Фрэнку Харрису: «До самого последнего класса в Порторе мне было далеко до репутации брата Уилли. Я читал слишком много английских романов, слишком много поэзии, чрезмерно витал в облаках, вместо того чтобы заниматься по школьной программе. Смею утверждать, что знание, как оно всегда и бывает, пришло ко мне через удовольствие… Мне было почти шестнадцать, когда я внезапно начал осознавать чудо и красоту Древней Греции. Моему взору неожиданно предстали белые силуэты, отбрасывающие красные тени на залитые солнцем стены гимназии: группа обнаженных юношей и девушек на темно-синем фоне, подобно фризам Парфенона, как писал Готье. Я полюбил читать по-гречески и чем больше читал, тем больше оказывался во власти волшебных чар»[35].

23 февраля 1867 года умерла младшая сестра Оскара Изола. Он погрузился в отчаяние, которое даже не пытался скрыть на страницах одного из своих первых стихотворных произведений «Requiescat»[36], вошедшего в сборник 1881 года. Леди Уайльд была безутешна, ей уже не суждено было оправиться от этой потери, от «грустной горечи», которой предалась отныне ее душа.

Будучи чувствительным и эмоциональным ребенком, Оскар был особенно подвержен риску быть вовлеченным в гомосексуальные связи, бытовавшие в среде школьных товарищей. Но что бы ни говорили о начале его любовных похождений, можно смело утверждать, что в ту пору это были случайные эпизоды, об одном из которых поведал сам Уайльд: «Я выбрал в наперсники одного юношу, который был младше меня на два года, и без конца рассказывал ему истории про Александра, Алкивиада, Софокла, чьими чувствами проникался в то время. Он слушал с замиранием сердца, с подлинным вниманием, которое я считаю признаком ума. Я же, погружаясь в образ героя, не отдавал себе отчета о производимом впечатлении. Вскоре мне предложили стипендию в дублинском Тринити-колледже, и я бросился поделиться радостью с другом. Он выслушал это известие с грустью и настоял на том, чтобы пойти проводить меня на вокзал на следующее утро. Расставание было безрадостным, и я видел, как печаль затуманила взор моего друга. И вдруг неожиданно, буквально за мгновение до того, как тронулся поезд, прежде чем я смог понять, что происходит, он сжал мое лицо своими горячими руками и поцеловал меня в губы. Затем тотчас соскочил с подножки вагона и скрылся из виду. Я ощутил холодные капли у себя на щеках: это были его слезы. Происшедшее глубоко потрясло меня: то была любовь, истинная любовь»[37].

После семи лет учебы в Порторе Оскар получил первое место по греческому языку, и это дало ему право на стипендию в Тринити-колледже в Дублине, куда он поступил 19 октября 1871 года. Его сразу поразили красота и элегантность учебных корпусов, которым было уже более трехсот лет. Колледж располагался в центре города и считался менее престижным, чем Оксфорд или Кембридж, причем при наборе учеников здесь не делалось различия между протестантами и католиками. Репутация колледжа значительно укрепилась с приходом на кафедру древней истории и культуры преподобного Джона Пентленда Махэйффи и Роберта Тайрелла — на кафедру латыни. Оскар жил у родителей, в большом доме на Меррион-сквер, куда часто приглашал друзей: «Идемте ко мне, мы с матерью основали кружок и выступаем за отмену целомудрия»[38]. На следующий год они вдвоем с братом Уилли поселились в квартире с окнами, выходящими на северный фасад колледжа, в крыле здания, известном как Botany Вау[39]. Здесь Постоянно царил полный беспорядок, а на мольберте посреди комнаты, служившей гостиной, неизменно стояла картина, написанная маслом. Все свое время Оскар проводил за чтением: Суинберн, Саймонс, Шекспир… и Бальзак. «Я предпочитаю светские приемы в мире Бальзака любым приглашениям на балы у наших герцогинь»[40]. Несмотря на это, он был всегда желанным гостем в дублинских салонах, где расточал свое очарование в умении вести беседу, и разговор его сочетал огромную эрудицию с выдумками ирландца-фантазера. У себя в колледже он был членом исторического и философского кружков, участвовал в диспутах, чаще всего на религиозные темы. Уже тогда стало заметным предпочтение, которое он отдавал обрядам католической церкви. Но единственной его настоящей страстью оставалась Древняя Греция, о которой он писал: «Восхищение греческой культурой и удовольствие от чтения произведений греческих мыслителей и их жизнеописаний привели меня к более глубокому изучению этого предмета. Именно в Тринити-колледже у Махэйффи и Тайрелла я заразился страстью к древнегреческим идеалам и досконально изучил язык; оба эти преподавателя олицетворяли для меня весь колледж, а особенно я ценил тогда Махэйффи. Тайрелл был эрудированнее, но Махэйффи бывал в Греции, жил там и проникся замечательными идеями и чувствами этой страны. Кроме того, он всегда подходил к предмету с художественной точки зрения, и я все больше соглашался с ним в этом. Махэйффи был восхитительным собеседником… мастером изящных слов и красноречивых пауз»[41].

Несмотря на сан, Махэйффи был развратен: он предложил своему ученику принять участие в работе над книгой «Общественная жизнь в Греции от Гомера до Меандра», в которой широко освещался вопрос гомосексуализма. Именно со своим учителем юный Оскар постиг азы если не практики, то по меньшей мере теории гомосексуализма, отмеченного ореолом греческой красоты. Мир изящного и возвышенного тем более привлекал его, что за пределами школьных стен он ежедневно сталкивался с шокирующей грубостью и половой распущенностью однокашников: «Они были еще хуже, чем мальчишки из Порторы, — писал Уайльд, — в голове ничего, кроме крикета и футбола, скачек и прыжков, интеллектуальные экзерсисы они перемежали драками и попойками. Если у кого-то и была душа, то ее обычно губили в объятиях вульгарных кабацких служанок или уличных девок. Они были просто ужасны»[42].

Видя такое беспутство, Оскар не мог удержаться от мыслей об отце, стыд за которого продолжал жечь его душу; мать — идеальная, далекая, величественная, представлялась ему словно частью светлого мира Древней Греции. Так у него зародилось понятие античной чистоты, красоты и всего, что из этого вытекает, противостоящих порочным, лишенным какой бы то ни было любви связям с куртизанками — свидетельством тому был его собственный жизненный опыт. Складывается впечатление, что на данном этапе своего развития Оскар Уайльд был обречен на гомосексуализм, благодаря культу изысканного и интеллектуального и физическому неприятию женского образа таким, каким он представал в рассказах однокашников об их грязных похождениях или в восхвалении проституток, с которым брат Уилли как-то выступил на очередном заседании философского кружка.