Владимир Хазан - Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942) Страница 10

14. Ту же мысль Рутенберг высказал в статье «Еврейская армия» (Di varhayt. 1917.10. апреля):

Только через меч и кровь во взаимной борьбе противоположных национальных и социальных сил рождается новая и лучшая человеческая жизнь.

Жестокий путь, варварское средство, которое наши поколения не в силах изменить.

Так было до сих пор. Так это и сейчас.

15. А не в 1918 и не в 1922, как ошибочно утверждается в некоторых источниках, см. соответственно: Katznelson 1961-84, VI: 2; Савинков 2006: 586.

16. Ходили слухи, что англичане пожаловали Рутенбергу титул лорда.

17. Народная молва передает такую сцену:

В России Рутенберг был революционером. Однажды в Эрец-Исраэль прибыл германский еженедельник, в котором рассказывалось об истории русской революции. Автор, эсер, сообщал много интересных подробностей. Среди прочего, его рассказ коснулся Гапона, Азефа и Рутенберга, свершившего суд над провокатором. В еженедельнике был помещен групповой снимок русских революционеров-эсеров. На нем был также запечатлен Пинхас Рутенберг. Кто-то показал ему этот снимок и спросил:

– Это в самом деле вы?

– Да, – последовал ответ, – только с тех пор я объевреился…

18. В частности, 22 апреля 1919 г. Рутенберг писал Савинкову из Константинополя, предлагая в долг деньги (ГА РФ. Ф. 5831. On. 1. Ед. хр. 174. Л. 38):

Если нужно, могу дать тебе ненадолго (недели 2–3) франков 200–300.

19. Софья Александровна Ярошенко, мать Савинкова, см. прим. 53 к II: 4.

20. Станислав Никодимович Булак-Балахович (часто: Булахович) (полная фам.: Бей-Булак-Балахович; 1883–1940), офицер царской армии, участник Первой мировой войны (в чине штабс-ротмистра). В Гражданской войне был первоначально командиром полка на стороне Красной армии, затем перешел на сторону белых, сам себе присвоив звание генерала (1919). Сподвижник Савинкова, который вместе с ним создал на территории Польши армию, вторгшуюся на территорию Белоруссии. Под руководством «батьки» Булак-Балаховича армия приобрела широкую славу своими грабежами и погромными зверствами. О нравах, царивших в армии, и о самом «батьке» см., напр.: Вендзягольский 1962-63, 72:168-97).

21. Подразумеваются Е.И. Зильберберг и их сын Лев Савинков, см. I: 2.

22. NUL Arc. Ms Var 322/4.

23. Один из бывших савинковских соратников, В.И. Лебедев, уже после того как произошло его отречение от Савинкова, писал в эмигрантском журнале «Воля России», что конец этого человека был последним доказательством его предательской натуры и чуждости подлинному революционному делу (Лебедев 1924: 188-89).

Глава 2

Прощай, оружие?

Рутенберг – редкое явление в еврейском мире. И именно потому что он – не человек мудрствований, а человек страстный, человек страданий, ведущих к смерти.

По прибытии в Палестину времени на то, чтобы осмотреться, у Рутенберга не было: уже весной следующего, 1920 года, он вынужден был воочию столкнуться с арабским террором, живо напомнившим мрачные страницы российской истории – анти-еврейские погромные зверства. В конце XIX – начале XX в. в Палестине вошла в моду шутка, что антисемитизм, пустивший корни среди арабов, свидетельствовал об их прогрессе в сторону современной цивилизации (см.: Friedemann and Struck 1904: 71). Палестинский юмор не отличался большой веселостью.

Напряженные отношения между арабами и евреями обострились накануне еврейской Пасхи и арабского праздника Неби Муса (исламская ипостась пророка Моисея). Предчувствуя, что арабы готовят вооруженное нападение, представители еврейских отрядов самообороны (хагана) обратились в конце марта 1920 г. к английской администрации с требованием разрешить ношение оружия, чтобы в случае надобности быть готовыми защитить себя. Военный губернатор Иерусалима полковник Р. Сторрс2, к которому непосредственно было обращено это требование, ответил решительным отказом, заверив, что власти предпримут все необходимые меры для обеспечения безопасности еврейского населения. Тем не менее опасения надвигающегося погрома осталось, и лидеры иерусалимской самообороны – Рутенберг и Жаботинский, обладавшие особым даром предчувствовать обстановку и имевшие богатый жизненный опыт для того, чтобы без нужды не полагаться на чужие обещания, решили действовать на свой страх и риск. Им удалось собрать отряд количеством примерно 600 человек, которому предстояло, начнись какие-либо кровавые столкновения в Иерусалиме, противостоять арабским погромщикам (Wasserstein 1978: 63).

Любопытно, что Сторрс, который как английский чиновник не отличался особенно большой симпатией к евреям и проводил политику, мало отвечавшую их интересам, по-человечески испытывал к Жаботинскому и Рутенбергу несколько иные чувства. По крайней мере то, что и как он писал о них в книге своих воспоминаний, не только лишено враждебного отношения, но и пронизано неприкрытым восхищением. «Нельзя было представить себе более доблестного, более блестящего офицера и более развитого партнера (companion), чем Владимир Жаботинский», – замечал Сторрс, и после краткого растолкования этого суперлатива, где делался выразительный акцент на магнетизме личности Жаботинского, переходил к Рутенбергу3, изображая того красками, которыми обычно рисуют фольклорных богатырей: начиная с героико-античного сопоставления («perhaps the most remarkable Roman of them all» – возможно, самый замечальный римлянин из них всех <т. е. лидеров ишува>), кончая передачей его внушительной внешности и впечатляющего прошлого. Рутенберг под пером Сторрса приобретал завораживающе-мистическую доминанту: он был

полнотелый («thick-set»), мощный, всегда одетый в черный костюм, с головой, будто вытесанной из гранита, и манерой говорить низким голосом, с угрожающими интонациями, как бы сквозь плотно сжатые зубы.

Именно здесь Сторрс упоминает рассмотренную выше легенду о том, что Рутенберг

на закате предсоветской эпохи советовал Керенскому спешно ликвидировать большевистских лидеров, и если бы тот внял его совету, то в России мог быть установлен иной режим, нежели тот, что царит сегодня.

И далее, поистине зачарованный своим визави, бывший иерусалимский военный губернатор сравнивал построенную Рутенбергом электростанцию на Иордане с ним самим, являвшуюся как бы его угловатым и сфинксоподобным каменным воплощением. Завершался этот вдохновенный спич запоминающимися словами о Рутенберге-друге и Рутенберге-враге: «преданный друг» («а faithful friend») и «disagreeable enemy» (Сторрс употребляет эпитет, который в данном сочетании трудно в точности перевести на русский язык – ‘нежелательный', ‘непримиримый враг' от которого можно ждать любых неприятностей – словом, враг в наиболее полном смысле слова) (Storrs 1937: 440, то же: Storrs 1939: 433).