Михаил Хейфец - Путешествие из Дубровлага в Ермак Страница 10

Через три месяца, в ссылке я услышал западные радиоголоса. Например, как французская коммунистка Жанетта Вермерш на вопрос телекорреспондента о судьбах диссидентов ответила: "Но у них, в России, такие законы".

Проблема в том, что и советские законы в СССР не исполнялись. Судьба Скрипчука — тому живой пример. СССР подписал (и ратифицировал) Пакт о гражданских правах, согласно которому в Союзе считалась действующей такая элементарная норма: если после совершения правонарушения принят закон, по которому предусматривается меньшая норма наказания, чем раньше, то приговор пересматривается по новому закону. Логика простая и понятная — даже коммунистке: вот мы вдвоем совершили правонарушение, я попал в руки правосудия и получаю срок, скажем, десять лет (по моей статье 58–10), а мой подельник скрылся от правосудия и его достали только после 1958 года, когда за то же деяние (по статье 70-й) дают не более семи лет чистой зоны… Неужели подельнику положен приз в три года срока по сравнению со мной за то, что он скрывался от правосудия? А ведь в казусе тех же Кончаковского и Скрипчука (после 1958 года максимальный срок наказание в СССР считался 15 лет) разница достигала целых десяти лет!

Я несколько раз писал про них обоих во всевозможные инстанции, г-жа Вермерш. И — никакого ответа.

Или вот — чемпион мира по боксу Мохаммед Али, целовавшийся с главным патроном наших зон, с Леонидом Брежневым. Он посмел сказать, что наблюдал "свободу совести" в церквах Москвы, он, отказавшийся идти на фронт во Вьетнам по религиозным соображениям (что бы с ним сделали за это в Союзе!). А я в это время вспоминал старушек-"религиозниц", и "истинно православных Надю Усоеву и Таню Соколову (пять лет за веру), и, конечно, Скрипчука, при мне кончавшего свой 27-й год заключения, господин Мохаммед Али, кончавшего их в кочегарке жилой зоны ЖХ 385-19.

Отдельно за столом сидели шпионы. Их у нас немного.

Первый — это капитан-лейтенант Виталий Лысенко, штурман разведывательного корабля. О сути дела знаю немного — Виталий осторожен на язык, как и подобает профессионалу спецслужбы. Родом он с Полтавы, сын погибшего на фронте солдата. Собственно, в зону Виталий попал не за шпионаж, а, как сам выразился, — "по дружбе". Его приятель, тоже капитан-лейтенант, Константиновский ("если бы вы знали, ребята, в каком месте он служил!") задумал стать агентом "Интеллидженс сервис" (этой детали я не знал в зоне, рассказали в Израиле товарищи, знавшие в тюрьме этого Константиновского — М. Х.) и поделился идеей с Лысенко. Тот отказался. Через некоторое время Константиновский попал под арест (как именно провалился, Виталий сам не знал). На допросе дал показания, что Виталий отказался работать в паре с ним. Лысенко был немедленно арестован по статье "недонесение" (до трех лет). Далее разворачивался обычный сюжет с использованием паразитирования на юридической безграмотности обвиняемого… "Вы говорите, что не соглашались шпионить, да? Почему?" — " Я сказал: подумай о жене и детях. Если тебя возьмут, что с ними будет!" — "А он?" — "Он ответил: ты-то хоть позаботишься тогда о них". — "А вы?" — "Я ответил нормально: ты мой друг, конечно, я твоих не оставлю". Статью переквалифицировали по статье "укрывательство" (до пяти лет. "Если бы вы не обещали позаботиться о его семье, может, он бы не пошел на измену родине"…). "Но неужели вы не пробовали его отговорить?" — "Конечно, пробовал. Я ему сказал: вот ты собираешься связаться с резидентом через машину с дипломатическим номером. Ты сумасшедший, тебя ж сразу схватят". Обвинение переквалифицировали по статье "соучастие в шпионаже" (до десяти лет: "Вы дали ему совет, как не надо ошибочно действовать"). Наш Виталик получил меньше наименьшего — всего восемь лет зоны строгого режима… Жена его оставила ("Как ты мог ничего мне о своих делах не рассказывать!"). От него я, кстати, довольно много узнал об украинских проблемах — информация оказалась ценной, поскольку исходила не от националиста, напротив, от человека, полностью русифицированного… "В детстве мы с ребятами договаривались: с сегодняшнего дня ни слова не говорим по-украински. Так я и позабыл родной язык". Недавно вдруг сказал мне: "Сегодня ночью мне сон приснился на украинском языке. Значит, язык вспомнил…"

Еще шпион, Миша Конкин. Этот заслуживает уже не абзаца, а целого этюда.

Лет ему 30 с гаком, роста выше среднего. Черняв, смугл, черноглаз, широкий лоб, впалые, будто втянутые в полость рта щеки, между ними вырвавшийся вперед нос с горбинкой. Бытовички на зоне уверены, что Миша — еврей, "похож очень" (я и сам так же поначалу думал, но сам Миша упорно отрицал, уверяя меня, что он чистокровный русак. Может быть…). Товаровед по образованию, инспектор какого-то торга, потом попал на работу по специальности в Министерство обороны СССР. Курировал снабжение крупного оптического завода. Работником был отличным, не сомневаюсь. Но кормил Мишу не маршал Гречко: при Мишиных-то привычках это было бы непросто и министру обороны. Ибо помимо основной семьи, о которой будущий шпион заботился со вкусом, размахом и удовольствием (детали в его рассказах: какие обои сумел для кухни достать, как коридор покрасил, какой редкостный сервиз из конфиската сумел для дома раздобыть), он заимел еще холостую квартирку — с какой-то "сирийской" (?), по его словам, мебелью, с баром, забитым импортными бутылками ("больше всего я любил коктейль "Мартини"), и гнездо посещала некая красотка-стюардесса, украшенная алмазным колье и прочими подобными Мишиными дарами. Иногда они путешествовали, снимая по дороге номера в "Интуристе" ("каждую минуту у меня в кармане лежало не меньше двухсот рублей": среднемесячная зарплата по стране составляла тогда примерно 150 рублей брутто).

Свои тысячи Миша добывал подпольным бизнесом: его сферой считался антиквариат. С ориентацией, видимо, на иностранных покупателей.

…Сейчас модны стоны в российских масс-медиа про "утрату наших национальных ценностей" из-за Конкиных: ".Мы все стали беднее после продажи за рубеж произведений нашей старины и искусства". Но ведь Конкины были блохами в шерсти русского медведя — верховного хозяина всех этих стонущих газет. Казна, прежде всего, торговала награбленными в церквах иконами и иными конфискованными (и "реституированными", т. е. награбленными в чужих музеях) произведениями искусства, выручала за них валютные резервы и оплачивала ими гебистских затейников в ста пятидесяти странах! Естественно, громадная мафиозная монополия была недовольна, что в ногах путаются мелкие конкуренты-конкины, сбивая цены, и потому обличала их мощью "Человека и закона". Но эту несчастную жертву подпольного бизнеса пусть жалеет более доверчивый литератор…