А Пыльцын - Штрафной удар, или Как офицерский штрафбат дошел до Берлина Страница 10

И если к первым правомерно было применить наказание за их вину перед Родиной, нарушение присяги, то вторые фактически не имели перед своим народом никакой вины. Вот здесь мне кажутся несправедливыми факты приравнивания одних к другим. Но, что было, то было. Некогда, наверное, было этим комиссиям докапываться до истины.

Кстати, тогда и какая-то часть провинившихся боевых офицеров направлялась в штрафбаты тоже без рассмотрения их проступков или преступлений в трибуналах, а просто по приказам командования соединений от корпуса и выше. Это решение о расширении власти командиров крупных воинских формирований, может быть, и можно считать оправданным, но только в отдельных случаях.

И в нашем батальоне в тот период значительная часть пополнения из "окруженцев" была "делегирована" именно такими комиссиями, а из кадровых офицеров - единоличными решениями командующих разных рангов. Наверное, это было продиктовано все-таки необходимостью срочного укомплектования нашего штрафного батальона после тяжелых потерь под Жлобином.

Тогда батальон принял столько пополнения, что по численности приближался к составу стрелкового полка. Во взводах было до 50 человек, роты иногда насчитывали до 200 бойцов, а батальон - около 850 активных штыков, как говаривали тогда, то есть в 3 раза больше обычного пехотного батальона.

Хотя рогачевско-жлобинская наступательная операция Белорусского фронта длилась, как указано в справочных изданиях о Великой Отечественной войне, с 21 по 26 февраля 1944 года, для нас она началась раньше. В ночь на 18 февраля батальон был поднят по тревоге и в срочном порядке, оставив все свои тыловые подразделения и соответствующую охрану в селе Майское, совершил ускоренный пеший марш, преодолев за ночь километров 25. Сосредоточились мы в лесу ближе к линии фронта уже утром. Там нам немедленно стали выдавать белые маскхалаты, сухие пайки, придали батальону группу саперов и взвод огнеметчиков. К середине дня мы уже были в боевой готовности, еще не зная, какую задачу будем выполнять.

И вскоре нас построили. Оказалось, что кроме нашего батальона рядом была еще одна большая группа, правда, раза в 4 меньше нашей, но тоже в маскхалатах да еще с лыжами. Потом мы узнали, что это лыжный батальон. Оказывается, батальон батальону рознь. Только здесь я понял, каким большим оказался в то время наш штрафбат.

Через какое-то совсем непродолжительное время к нашему общему строю подъехала на "виллисах" группа больших начальников - генералов и офицеров. Оказывается, к нам прибыл Командующий 3-й Армией генерал-лейтенант Александр Васильевич Горбатов. А это значит, что мы перешли из состава 48-й Армии генерала П. Л. Романенко в 3-ю Армию Горбатова. Рослый, статный, этот генерал довольно четко, но как-то не по-генеральски мягко, почти по-отечески рассказал о сути той боевой задачи, которую предстояло нам выполнить. Я обратил внимание на то, что командующий почему-то опирался на большую, крепкого дерева суковатую палку. Подумал, что он, наверное, еще не оправился от ранения. Это уже потом я слышал не то легенду, не то быль о том, как "учил дураков" этой палкой прославленный генерал.

В своем кратком, весьма эмоциональном выступлении генерал сказал, что перед нами ставится необычайная по сложности и ответственности боевая задача проникновения в тыл противника и активных действий там. И он надеется, что эту задачу мы выполним с честью. А характер задачи, подчеркивал он, свидетельствует о том большом доверии, которое оказывает такому батальону, как наш, командование Фронта и Армии. Кстати, он сообщил, что со вчерашнего дня, то есть с 17 февраля, наш Белорусский фронт стал называться Первым Белорусским. Одновременно он пообещал, что если поставленная задача будет выполнена образцово, то всех штрафников, проявивших себя стойкими бойцами, независимо от того, будут ли они ранены, "прольют ли кровь", освободят от дальнейшего пребывания в штрафном батальоне, восстановят в прежних званиях, а особо отличившиеся, кроме того, будут представлены к правительственным наградам.

Детали этой задачи объяснил нам наш комбат подполковник Осипов Аркадий Александрович. Это был высокий, седой, со спокойным лицом и мудрым взглядом офицер, казавшийся нам весьма пожилым. А было ему меньше сорока лет. Задача состояла в следующем: в ночь на 19 февраля незаметно для противника перейти линию фронта и, избегая боевого соприкосновения с ним, смелым броском выйти ему в тыл и дойти до западной окраины Рогачева. А там, во взаимодействии с лыжным батальоном захватить город и удерживать его до подхода основных сил Армии. На все это нам отводилось трое суток, из расчета чего и были выданы боеприпасы и сухой, далеко не богатый паек (консервы, сухари и сахар). Моему разведвзводу была поставлена задача выполнять роль авангарда. Наверное, подумали мы, лыжному батальону будет легче на лыжах-то! Мне лично глубокие снега не казались особенно отягчающим обстоятельством. Еще свежи были в памяти впечатления от зимних лагерей в военном училище на Дальнем Востоке.

Тогда, в начале февраля 1942 года нам, курсантам пехотного училища в Комсомольске-на-Амуре, предстояло выйти в зимние лагеря на 18 суток. К этому времени снег, особенно в тайге, был чуть ли не до пояса, а морозы зашкаливали за 35 градусов.

На расстояние 50-60 километров в глубь тайги мы совершали марш в ботинках с обмотками, имея с собой в ранце кроме всего прочего еще и пару валенок. По прибытии на место устроили лагерь из высоких то ли кедровых, то ли еловых шалашей (один на взвод). В этом шалаше разрешалось жечь небольшой костер, чтобы при возможности, особенно ночью, можно было по очереди согреваться. Ботинки уложили в ранцы, обули валенки. Беда только в том, что вокруг этого костерка могло поместиться не более 5-7 человек, остальным тепла не доставалось.

С молчаливого согласия командира взвода, недавнего выпускника Хабаровского пехотного училища, мы постепенно добавляли в костер дрова, пока вдруг подсохшие наверху хвойные ветки не вспыхнули все разом. Через несколько минут от шалаша остались только угли и растаявший вокруг снег. Комвзвода получил серьезное взыскание, а мы лишились права строить другой шалаш. Вот и грелись все ночи в чужих шалашах, если удавалось.

Днем мерзнуть было некогда: то отражение атак "противника", то длительные лыжные переходы, то взятие высот и сопок, то марш-броски по пояс в снегу.

А когда кончились эти долгие 18 суток, приказали переобуться в ботинки. А они, мокрые после перехода в лагерь, смерзлись, пришлось оттаивать их у костра. И тут я переборщил: близко к костру придвинул один ботинок, и он от огня весь съежился. Однако идти в валенках мне не разрешили, пришлось надевать скукожившийся ботинок. Большой палец ноги в нем оказался настолько сжатым, что за время обратного похода он обморозился и его подушечка даже лопнула. В санчасти училища мне оказали нужную помощь и на две недели освободили от ношения обуви, а значит и от наружных занятий. Но все это было там, в училище.