Леонид Млечин - Сталин. Наваждение России Страница 100

«Сталин предложил, чтобы каждый сказал, сколько сейчас градусов ниже нуля, и потом в виде штрафа выпил бы столько стопок водки, на сколько градусов он ошибся… Вдруг пахнуло на меня изоляцией, пустотой и бессмысленностью жизни, которой живет советская верхушка, собравшаяся вокруг своего престарелого вождя…»

Нравы были грубые, в выражениях не стеснялись. Джилас не без брезгливости написал, как на сталинской даче они с Молотовым одновременно прошли в уборную. И уже на ходу Вячеслав Михайлович стал расстегивать брюки, комментируя свои действия:

— Это мы называем разгрузкой перед нагрузкой!

Милован Джилас был родом из деревни, партизанил, но такая простота нравов его сильно смутила.

В отсутствие иностранных гостей тяжелые застолья заканчивались чем-то непотребным. Перепившиеся члены политбюро швыряли спелые помидоры в потолок и хохотали как сумасшедшие. Первый секретарь ЦК компартии Белоруссии Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, любимец Сталина, рассказывал, как побывал на даче у вождя:

— По ходу застолья отошел что-то положить в тарелку, вернулся и чувствую, что сел в нечто мягкое и скользкое. Обомлел, не шевелюсь. Все уже курят на террасе, а я остался за столом один.

Его позвал Сталин. Пономаренко робко объяснил:

— Я во что-то сел.

Сталин взял его за локоть и поднял. Позвал Берию:

— Лаврентий, иди сюда. Когда ты кончишь свои дурацкие шутки? Зачем подложил Пономаренко торт?

Судя по тому, что Сталин продолжал приглашать Берию к себе на дачу, эти шутки вождя развлекали. Один из министров вспоминал, как однажды в Сочи после доклада Сталин оставил его обедать, а затем пригласил сразиться на бильярде. Министр выиграл три партии подряд. Сталин посмотрел на него тяжелым взором:

— Правильно мне докладывают, что вы плохо строительством руководите. Все шары катаете!

У министра сердце ушло в пятки, и он стал проигрывать. Тут Сталин и говорит:

— И строительством плохо руководите, и в бильярд играть не умеете…

Тот думал, что его прямо сейчас арестуют. Этот министр, кстати говоря, умер сравнительно молодым.

Иногда шутки вождя носили более безобидный характер.

Однажды, когда в стране шла навязанная вождем дискуссия о проблемах языкознания, Сталин позвонил Леониду Федоровичу Ильичеву, теперь уже работавшему в «Правде»:

— Ильичев?

— Да, товарищ Сталин.

— У вас готова газета с листком по языкознанию?

— Уже готова, товарищ Сталин.

— Давайте приезжайте ко мне на Ближнюю дачу.

— Немедленно выезжаю.

Через две минуты звонит опять:

— Нет, лучше в ЦК.

ЦК партии располагался на Старой площади. Сталин еще с довоенных времен сидел в Кремле, но, видимо, полагал, что ЦК там, где он находится.

Эту историю Ильичев рассказал своему бывшему помощнику, тоже правдисту Валерию Ивановичу Болдину (который стал помощником Горбачева). Сталин стал нахваливать Ильичеву некоего молодого автора:

— Он просто гений. Вот он написал статью, она мне понравилась, приезжайте, я вам покажу. Сколько у нас молодых и талантливых авторов в провинции живет, а мы их не знаем. Кто должен изучать кадры, кто должен привлечь хороших талантливых людей с периферии?

Когда Ильичев приехал, вождь в одиночестве прогуливался по кабинету. Дал рукопись. Ильичев быстро ее прочитал, дошел до последней страницы. Внизу подпись автора — И. Сталин.

Ильичев с готовностью произнес:

— Товарищ Сталин, мы немедленно останавливаем газету, будем печатать эту статью.

Сталин сам радовался тому, как разыграл главного редактора «Правды».

— Смешно? — спросил он. — Ну что, удивил?

— Удивили, товарищ Сталин.

— Талантливый молодой человек?

— Талантливый, — согласился Ильичев.

— Ну что же, печатайте, коли так считаете, — сказал довольный вождь.

На следующий день «Правда» вышла со статьей «Марксизм и языкознание». Потом ее пришлось изучать всей стране.

Когда в 1951 году Сталин в последний раз ездил в отпуск и жил в Новом Афоне, он пригласил к себе Хрущева, который тоже отдыхал в Сочи, и Микояна, обосновавшегося в Сухуми. Гостям совместный отдых с престарелым вождем не слишком нравился. Хрущев и Микоян вставали рано, гуляли и ждали, пока проснется Сталин. Однажды он вышел из дома, без интереса посмотрел на поджидавших его гостей и вдруг сказал:

— Пропащий я человек. Никому не верю. Сам себе не верю.

Хрущев с Микояном буквально онемели. Да Сталин и не ждал ответа. Это было продолжение какого-то сложного разговора с самим собой.

Внешних признаков недомогания у него не было, вспоминал Дмитрий Трофимович Шепилов, тогда главный редактор «Правды». Сталин по-прежнему полночи проводил за трапезой. Не ограничивая себя, ел жирные блюда. Пил одному ему ведомые смеси из разных сортов коньяка, вин и лимонада. Все считали, что он здоров.

Но близкие к нему люди не могли не замечать нарастания у Сталина психопатологических явлений. В разгар веселого ужина вождь вдруг вставал и деловым шагом выходил из столовой в вестибюль. Оказавшись за порогом, он круто поворачивался и, стоя у прикрытой двери, напряженно и долго вслушивался: о чем без него говорят. Уловка не имела успеха. Все знали, что Сталин стоит за дверью и подслушивает.

Сталин подозрительно всматривался во всякого, кто по каким-то причинам был задумчив и невесел. Почему он задумался? Что за этим кроется? Сталин требовал, чтобы все присутствующие были веселы, пели и даже танцевали, но только не задумывались. Положение было трудное, так как, кроме Микояна, никто из членов президиума танцевать не умел, но, желая потрафить хозяину, все пытались импровизировать.

Хрущев описал, как вождь встречал свой последний в жизни Новый год:

«Сталин был в хорошем настроении, поэтому сам пил много и других принуждал. Затем он подошел к радиоле и начал ставить пластинки. Слушали оркестровую музыку, русские песни, грузинские. Потом он поставил танцевальную музыку и все начали танцевать.

У нас имелся “признанный” танцор — Микоян, но любые его танцы походили один на другой, что русские, что кавказские, и все они брали начало с лезгинки. Потом Ворошилов подхватил танец, за ним и другие. Лично я, как говорится, ног не передвигал. Булганин вытопывал в такт что-то русское. Сталин тоже передвигал ногами и расставлял руки. Я бы сказал, что общее настроение было хорошим.

Потом появилась Светлана. Приехала трезвая молодая женщина, и отец ее сейчас же заставил танцевать. Дочь стала упрямиться, и папаша Сталин от всей души оттаскал ее за волосы…»