Юрий Гальперин - Воздушный казак Вердена Страница 100

— Обязательно… Вскоре после гибели Гинемера генерал Антуан приехал к нам на аэродром, произнес необыкновенно прочувствованное прощальное слово, а потом вручал награды не от имени Франции, как принято, а от имени Гинемера, завещав всем нелегкое бремя его героической славы… Ордена получили Фонк, Герто, он теперь комэск, и наш «малыш».

— «Малыш»? Как он?

— Уехал осенью в Россию. Но ты знаешь, как он отличился?

— Нет, не слыхал. Я ведь почти не видел французских газет, об этом писали?

— Да. «Малыш» сбил немецкого аса, командира 72-й истребительной эскадрильи Карла Менкгофа и… меня спас.

— Что ты говоришь! Как же это было?

Ито перешел на французский, так проще и привычнее было рассказывать о воздушном бое, да и русской военной терминологии он, конечно, не знал.

— Менкгоф появился после тебя. Он летал на красном «альбатросе», концы его нижнего крыла были окрашены в черный цвет, на фюзеляже — жирная буква М. Опаснейший противник — 39 побед, представляешь?

— Ничего себе… — только и сказал Федоров.

— Мы взлетели пятеркой, вел Деллен. И тут навстречу семь «альбатросов»… Они уже начали пикировать на нас, были выше…

Затрещали немецкие «шпандау»… Деллен вывел нас из-под огня, немцы проскочили… Все это очень быстро, ты же знаешь… Началась такая карусель… Двенадцать аппаратов в бою!.. Что там и как, я уж толком не помню, от одного увернулся, в другого сам стрелял… Менкгофа тоже видел. Но как он подобрался мне под хвост, этого совсем не заметил. И вот тут, каким уж чудом, наш «малыш» с переворота вышел прямо на красного «альбатроса» и точно вдоль фюзеляжа прошил его… Немец рванул вверх, на петлю, и только тут «малыш» увидел — концы крыльев черные… Говорит, что обомлел даже в первый момент, понял вдруг — сам Менкгоф… А тот на петлю не вылез, мотор-то ему тоже задели. Деллен и еще кто-то добивали боша по фюзеляжу… Всего продырявили. Как уж он там уцелел?.. Но сел.

— Живой?

— Живой, взяли его. Вечером на ужин пригласили. (Во время первой мировой войны был обычай чествовать сбитого противника, захваченного в плен, как и хоронить с почестями убитых вражеских летчиков. — Ю.Г.) Менкгоф был потрясен, увидев «малыша», мальчишку перед ним. Потом поднял бокал и говорит:

— Есть поговорка: новичку всегда везет. Но вы были безумно решительны и храбры… После первых выстрелов я собирался оставить свою жертву, как вдруг получил пулю в руку и в мотор. Ничего не поделаешь, уж такова судьба нашего брата летчика: сегодня я, а завтра ты…

— Повезло вам обоим: тебе и «малышу».

— Мне вдвойне, а Меоса тяжело ранило в июле семнадцатого…

Вот как сам Меос потом опишет свой последний во Франции полет: «В боевом дневнике моей эскадрильи сказано следующее: «Сен-Поль-сюр-мер, 12 июля 1917 года. Ранение русского пилота аджюдана (соответствовало русскому подпрапорщику. — Ю.Г.) Меоса при возвращении с разведки». Дело было так. На обратном пути с задания мой «Испано-Сюиза» (мотор на самолете «спад») заглох, и я был атакован двумя «фоккерами» при перелете через линию. Получил одну пулю навылет через грудь справа, а вторая, видимо разрывная, разорвалась при ударе о самолет рядом с головой, и ее осколками я был ранен в левый висок, около глаза. Я послал свой «спад» за линию окопов французских альпийских стрелков, которые вытащили меня из торчащего кверху хвостом истребителя и втолкнули в яму, по колено наполненную водой. А потом по ходам сообщения протащили в амбуланс (походный лазарет. — Ю.Г.), где эскулапы сделали перевязку. Я категорически требовал отвезти меня в эскадрилью. Все у меня сливалось в одну темную пелену с маленькими яркими звездами, в голове стояли шум и свист. Сильно тошнило. Я весь был наполнен этим непрекращающимся шумом и воем, от которого, казалось, могут лопнуть ушные перепонки, и только язык машинально повторял: «В эскадрилью!.. В эскадрилью!..» Меня провели в штаб полка, а там полковник усадил в свой автомобиль. «Вы, летчик, только не разговаривайте», — напутствовал меня в дорогу старший врач полка… Липко, сладко было во рту, кружилась голова. Я потерял сознание. Очнулся уже в Париже, в военном лазарете Де Бурже…»

Федоров и японец долго сидели в кафе, вспоминая бои, друзей, строя прогнозы о скором окончании войны.

— Да, а как твоя Ниночка? — спросил Федоров.

Ито зажмурился и приложил к сердцу обе руки. Он был влюблен в дочь Жюля Ведрина Нину и в знак своей верности даме сердца на борту своего «спада» написал: «Моя Ниночка».

Многие летчики делали надписи на бортах. «Спад» Гинемера был известен как «Старый Шарль». Это был первый аэроплан, где по предложению самого Гинемера фирма «Испано-Сюиза», выпускавшая моторы, поставила 37-миллиметровую пушку, стрелявшую прямо через вал винта. На «Старом Шарле» «первый метеор» Франции успел одержать несколько своих последних побед. Всего их было у 23-летнего капитана 53!

— Ты так и не сказал, какого числа погиб Гинемер, я знаю, что в сентябре, — спросил Федоров.

— Одиннадцатого это случилось. Он вылетел с лейтенантом Бозон-Вердюраз на патрулирование, тот вернулся один. 30 сентября Ренэ Фонк на таком же «спаде» с пушкой сбил немецкого капитана Висмана, его взяли в плен, этот капитан сказал, что Гинемер упал уже мертвым. Немецкая пуля попала ему в голову… В районе Поэль-Капель упал…

Они помолчали.

— Знаешь, — заговорил Ито, — есть, наверное, предчувствие. В августе, почти накануне несчастья, Гинемер в Париже говорил, что был сбит восемь раз и возвращался в строй с царапинами, а «бесконечного везения не бывает»… Что это?

— Никогда не задумывался… Просто солдат понимает, что на войне всякое случается, никто ведь не застрахован, мы с тобой тоже…

— Тьфу, тьфу, тьфу. — Ито три раза «сплюнул» через левое плечо. — Наша русская горничная всегда так делала, чтобы отвести беду, не наглазить.

— Не сглазить, — поправил его Федоров.

— Извини, стал забывать слова. Да, а куда тебя назначили?

— На «спады» в 89-ю эскадрилью. Хотел вернуться в нашу, но сказали, что так нужно. Неудобно было настаивать.

— Жаль… Товарищи будут огорчены…

Наговорившись, они, как условились, отправились в Пантеон и долго стояли перед аркой, на которой были выбиты золотом слова: «Памяти капитана Гинемера — символа мужества и бесконечного героизма армии и нации». Ниже две скрещенные пальмовые ветви. А справа, в центре высокого зала, изваянная из белого мрамора символическая скульптура и гордый девиз: «Жить свободным или умереть«…И опять потекли для Федорова фронтовые будни. Он ничего не надписывал на борту своего пушечного «спада», но товарищи, а вскоре и противник узнавали его в бою по особому почерку. Родная эскадрилья «Аистов» напомнила Федорову о себе совершенно сенсационным сообщением о том, что 9 мая Ренэ Фонк за один день сбил шесть немецких самолетов!..