Семён Данилюк - Константинов крест [сборник] Страница 106

— Да что вы на меня танком наезжаете?! И так тошно, — взрыднул Лёвушка. — Мало ли народу, из своих, в папином салоне бывало? И кто угодно мог зайти с бутылкой, подмешать что-то в эти баклажаны злосчастные.

— Зиновий был малопьющим и уж точно не хлестал с кем попало! — сурово напомнил Заманский.

— Так это прежде, при маме, было! — страдающе вскрикнул Лёвушка. — А последнее время не раз, возвращаясь, и бутылки пустые видел, и следы посиделок.

— Допустим, что так, — согласился Заманский. — Но ты должен понимать, что из всего мутного списка главным подозреваемым становишься ты сам. Отравить Зиновия мог либо тот, кому он открыл, — а пускал он только своих, — либо тот, у кого был ключ. И — в любом случае тот, кто знал о существовании спичек, и в ком достало фантазии, чтоб придумать экзотическое самоубийство.

— Но я-то не знал!.. — Лёвушка, наткнувшись на прищуренный взгляд Заманского, осекся.

— Конечно, теоретически можно допустить, что не знал, забыть, что во время убийства отца сам ты таинственным образом дематериализовался, — отреагировал Заманский с той насмешливой интонацией, что всегда сбивала с толку самых упертых подозреваемых. — Всё можно. Но — как говорят, — ищи мотив.

— Какой же нужен мотив, чтоб родного отца на тот свет отправить! — пылко вступилась Аська.

— Самый что ни на есть прямой! Наследство!

Заманский только что не прожигал Плескача-младшего взглядом.

— И не в день отъезда вы поссорились. Все последние дни ссорились, и преизрядно. Потому что отец тебе ультиматум выдвинул: коллекцию, если откажешься продолжить его дело, передаст в Союз антикваров для реализации в пользу детского онкологического фонда…

— Как же, — фонда! — огрызнулся Лёвушка, внезапно сделавшись похожим на большую крыску. — Сказал бы сразу, что для этой!.. Да, угрожал! И я сразу ему ответил, чтоб делал со своей коллекцией, что хочет! Хоть под блузку этой… — он осекся. — А мою душу отпустил на покаяние.

— Ой ли! — не поверил Заманский. — Ты ведь у него деньги на свои опыты просил. А коллекция по ценности, на минуточку, многократно перевешивала и коттедж, и наличность. Тем паче из наличности, как выяснилось, миллион долларов отец тоже планировал отдать фонду. Тут и босяком можно остаться. Вот и мотив!

— Как хотите, — устало возразил Лёвушка. — Другого сказать нечего.

— Я всё-таки надеялся, что защитишься… Не хотел думать… — тяжко произнес Заманский.

Аська вскинула на отца больные глаза.

— Что ж, подведем итог. Дело свершилось злое и противоестественное. Но отец любил тебя пылко. В чем точно уверен, что даже сейчас, глядя на нас с высоты, не хотел бы видеть тебя в тюрьме. И быть посему. Об истинной причине смерти Зиновия знаем только я да патологоанатом. Патологоанатом, тот будет молчать. Мы с Асей, само собой, немедленно съедем. А ты… живи как сможешь!

Лёвушка, будто заржавелый складной нож, разогнулся.

На неверных ногах принялся спускаться по лестнице.

— Лёвка! — окликнула Ася. Хотела побежать следом, но отец силой усадил ее на место.

— Чего уж теперь?

Внизу хлопнула входная дверь, донесся звук гаражных запоров.

— Он же разобьется! — Аська зарыдала.

— Мне жаль, доча! Честное слово, — лучше б не приезжал. — Заманский огладил Асину копну волос.

Ася вырвалась.

— Этого не может быть! — выкрикнула она.

— Но ты ж сама слышала.

— Плевать! О ссорах с отцом он мне рассказывал. Не тебе — мне. Тот его достал этим антикварством. Они на полгода договорились попробовать, а когда увидел, что Лёвушка не готов, стал этим наследством шантажировать. Просто заколебал! Нельзя человека через колено.

— Доча! Хоть ты-то не трави душу! — простонал Заманский.

— Но он и другое вспоминал! — страстно выкрикнула Аська. — Как папа в детстве, чуть приступ астмы, хватал его в охапку в машину, и через город сквозь пробки пробивался к экстрасенсу, что приступы снимал. А после ночами у кроватки дежурил. И так до четырнадцати лет. Вот скажи как следователь: станет убийца обременять себя такими воспоминаниями? Наоборот ведь, постарается вывернуть всё плохое наружу, чтоб самооправдаться. Неужто способен в такое поверить?!

— Способен — не способен, — страстная Аськина убежденность смутила Заманского. — Собирайся, доченька. Мне и самому тошно.

Аська еще долго рыдала. И со сборами закопалась. Может, дожидалась возвращения хозяина, чтоб объясниться? Заманский ее не подгонял. Спустя два часа отец с дочерью всё еще не выехали из угрюмой обители.

— У тебя мобильник на нижнем этаже разрывается! — раздраженно крикнула ушастая Аська.

Заманский неспешно дошел до телефона, — в надежде, что умолкнет. Когда собирался в Россию, в нетерпении высчитывал дни до встречи со старыми друзьями. Но сначала было некогда, а после того, как вскрылась ужасающая правда об убийстве Зиновия собственным сыном, желание общаться с кем бы то ни было иссякло.

— Слушаю, — выдохнул он.

— Здравствуйте, бывший важный, а ныне хоть и бывший, но наиважнейший следователь Заманский, — донесся до него хрипловатый голос, — ёрнические интонации Лукинова он и спустя пять лет распознал безошибочно.

— Здравствуйте, бывший стажер, а ныне следователь по особо важным делам Лукинов, — ответил он в тон.

— Я всегда говорил, что с твоим отъездом в следственном комитете драйв пропал, — сообщил Лукинов. — Не вернись ты, так бы и затихарилось, что Зиновий Плескач убит.

Заманский непроизвольно икнул. Лукинов расхохотался.

— Не Брусничко, — ответил он на незаданный вопрос. — Этот старый лепило до второго пришествия бы не сознался, что лажанулся… Явился Лев Плескач. Он и рассказал об убийстве.

— Плескач арестован? — сдавленным голосом произнес Заманский.

Из своей светелки выскочила Аська и замерла с выпученными глазами.

— С чего бы? — деланно удивился Лукинов.

— Явился-то с повинной?

— Окстись! У Плескача алиби.

— Как алиби? — поразился Заманский. — Я ж это алиби из него клещами вытягивал.

— То-то, что клещами. Да еще в присутствии юной барышни, в которую малый, похоже, втюхался. Может, потому и говорить с тобой не захотел. Утратили вы, уважаемый бигбосс, прежнюю хватку. А с людьми нынче надо помягше. И на жизнь глядеть потоньше, — продолжал куражиться Лукинов. Поняв, что перебарщивает, посерьезнел. — Лев Плескач сутки с восьмого на девятое провел в Белёве в частном доме у разведенки, к которой ездит пару раз в месяц. Отец его в Туле так зажал контролем, что парню даже по бабам приходилось втихаря, за сто двадцать километров гонять. Информация перепроверена и подтверждена соседями. Пять человек видело. И даже есть, которые слышали. Старуха-соседка. Стены-то бумажные. Готова, говорят, перечислить, сколько раз кончили.