Хорст Герлах - В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946 Страница 11

– Почему я должен прятаться? – спросил я. – Мне всего лишь шестнадцать лет!

– Ты слишком высокий. Разве забыл, что однажды тебя приняли за солдата? – настаивала она.

Пока я раздумывал, брат схватил меня за руку и сказал:

– Пойдем скорее, спрячешься на сеновале.

Мы поднялись по лестнице на крышу. Я нашел дырку под поперечной балкой, залез туда и с головой зарылся в сено. От его запаха я готов был задохнуться.

«А что, если русские начнут колоть штыками в надежде найти какие-нибудь спрятанные драгоценности?» – подумал я.

Я не мог избавиться от этой мысли. Казалось, брат думал о том же. Спустя пятнадцать минут мы вылезли из своего убежища.

Только мы начали спускаться вниз, как услыхали, как хрустит снег под чьими-то сапогами. Несколько советских солдат, одетые в шинели землисто-коричневого цвета, направлялись прямиком к ферме. В этот момент дверь дома открылась и, запыхавшись, вбежала пожилая женщина, наша соседка.

– Спускайтесь, быстро! – закричала она.

– Зачем же так кричать? – ответил мой брат. – Они сразу поймут, что мы здесь.

– Они уже знают, – ответила она, переводя дух.

– Откуда?

– Они увидели вас из соседнего дома и велели срочно послать за вами. Если вы не спуститесь прямо сейчас, то они отправят двадцать солдат, чтобы те подожгли дом.

Я взглянул на брата и по его лицу понял, что другого выхода у нас нет. Встревоженные и сильно расстроенные, мы пошли к дому. Русский командир сидел в кресле моего отца. Увидев нас, он прогнусавил:

– Хорошо, что вы пришли сами, не то вам было бы худо.

Офицер приказал перевести нам его слова:

– У вас обоих есть пятнадцать минут, чтобы собрать вещи!

– Но зачем? – с трудом вымолвил я. Переводчик иронически улыбнулся и ответил:

– Вы будете работать шесть дней на скотном дворе, а потом вернетесь обратно домой!

– Но мне только пятнадцать лет, – начал я, но запнулся, потому что слезы подступили к горлу.

– А мне еще меньше, – вслед за мной ответил брат.

– Хорошо, ты можешь остаться, а ты, – он кивнул в моем направлении, – пойдешь с нами.

Я повернулся и вышел на кухню, где мама готовила обед.

Мне не хотелось говорить о случившемся. Я сел за стол, но аппетита не было. Потом русские взяли двух наших лучших лошадей и запрягли ими повозку. Я попрощался с матерью. У нее в глазах стояли слезы. Я тоже едва сдерживался, чтобы не расплакаться, и пытался вести себя как настоящий мужчина, стараясь утешить ее:

– Они сказали, что мы вернемся через шесть дней!

– Ты веришь в это? – произнесла она, глядя мне в глаза с отчаянием.

Я отвернулся, потому что не знал, что ответить, и услышал слова пожилой женщины, работавшей у нас уже больше пяти лет:

– Да благословит тебя Бог, Хорст!

Она была очень верующая и много нянчилась с нами, когда мы были маленькими. Потом еще долго ее слова звучали у меня в ушах.

Арест

Я последовал за офицером. Меня переполняли разные чувства, но я вел себя сдержанно, стараясь не показывать, что происходит у меня внутри. Последствия варварской жестокости, которые я видел на своем пути, приводили меня в ужас. Один немецкий солдат лежал на дороге, раздавленный танком.

Наконец мы остановились на ночь в старой школе. Нас было около пятидесяти человек, которых заперли в одном помещении. В коридоре перед классом сидела группа русских дезертиров, пойманных своими же солдатами. Они были заняты тем, что снимали ботинки с немецких жителей. Один русский примерил сапоги и обнаружил, что они ему малы. Тогда он вырвал кожаные стельки и засунул ноги в сапоги. Никто не обращал на него внимания.

В окно я увидел языки пламени где-то на горизонте. Люди, запертые вместе со мной в школе, рассказывали, что русские переходили от фермы к ферме, от дома к дому, поджигая здания, и что уже половина зданий выгорела дотла.

Потом переводчик объявил, что готов начать допрос. Каждый должен был говорить с ним индивидуально. О себе я доложил, что мне пятнадцать лет и что меня задержали за то, что я прятался на сеновале. Я понял, что быть сыном фермера само по себе являлось преступлением.

– Ты был в гитлерюгенде? – спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

У него был недоверчивый вид, и он что-то записал на бумаге.

На следующий день «партизаны», постоянно досаждавшие простым жителям Германии, были собраны и отправлены в другое место. Вместе с остальными немцами мы оставались еще три дня. За это время людей стало больше. Когда всех построили в колонну и пересчитали, нас оказалось около двухсот человек, мужчин и женщин. По возрасту здесь были люди от тринадцати до семидесяти восьми лет. Сначала записывались наши имена, а потом нас сосчитали. После этой процедуры, построенных в шеренги, нас отправили в сторону Прусской Голландии. Охраняли нас несколько человек поляков, говоривших на ломаном немецком. За тот день мы преодолели довольно большое расстояние и на ночлег остановились в деревне, в двух милях от города. Был ужасный холод. Мужчинам велели идти спать на чердак. Я долго ворочался и не мог заснуть до утра, хотя очень устал.

Утром мы снова продолжили свой путь, сопровождаемые русскими, сидящими в повозках. Добравшись до Прусской Голландии, мы остановились, чтобы подождать другие колонны пленных, которые должны были присоединиться к нам из соседних деревень. Напротив нас стоял огромный трехэтажный дом, построенный в современном стиле. Сотни жителей выглядывали из больших окон. Я увидел знакомые лица. Среди них была девушка, которая работала на почте в нашей деревне. Я кивнул ей. С такого расстояния ничего нельзя было услышать. Кроме того, любое общение пресекалось на корню.

Освобождение

Мы прождали несколько часов, но ничего не произошло. Я замерз и переминался с ноги на ногу, пытаясь хоть немного согреться. Неожиданно я услышал слово «пятнадцать». Имеет ли это какое-нибудь отношение к возрасту?

Присоединившись к разговаривающим людям, я действительно узнал, что разговор шел о том, чтобы отправить домой пятнадцатилетнюю девушку, так как она была слишком молода. Но девушка отказалась возвращаться, предпочтя остаться со своими друзьями и объяснив свое решение тем, что рано или поздно русские все равно заберут ее.

Я подошел к переводчику.

– Мне тоже пятнадцать лет, – начал я.

Он с сомнением окинул меня взглядом, учитывая мой высокий рост. Не доверяя моим словам, он порылся в бумагах и убедился, что сказанное мной правда. Но я не мог прямо сейчас отправиться домой, потому что сначала должен был получить документы.

Наконец мне выдали паспорт, написанный от руки. С непередаваемым чувством радости я закинул за спину рюкзак и помчался прочь. Мне не хотелось идти по улицам, чтобы не быть снова пойманным. Целые отряды постоянно патрулировали по улицам, забирая мирных граждан в плен.