Эрнст Генри - Леонид Михайлович Млечин Страница 11

В нее сразу записался Илья Чашник. Эль Лисицкий пробовал себя в разных жанрах — график, иллюстратор, архитектор, фотограф, дизайнер… Писатель и историк искусств Николай Иванович Харджиев вспоминал: «Он влюбился в художницу Хентову. Она выставлялась с „Миром искусства“ и в других местах. Невероятно красивая женщина — ослепительная блондинка… Она была модница, прекрасно одевалась, вся в мехах, не знаю, откуда брала средства. У меня есть фотография — она вся в мехах стоит около работы Лисицкого… Она бы и сейчас была прелестна — такие белокурые локоны. Он был в нее безумно влюблен, а она к нему совершенно равнодушна, может быть, только ценила как художника. Она сама была художницей. Он из-за нее стрелялся, прострелил себе легкое и потом из-за этого болел всю жизнь. Об этом никто не знает, мне это рассказала жена Лисицкого Софья Кюпперс. Хентову трудно было представить женой Лисицкого, он маленький, а она шикарная женщина».

С 1935 года Лисицкий — главный художник Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Он прожил недолго, умер от туберкулеза в декабре 1941 года. Его последняя работа — плакат «Давайте побольше танков».

В ноябре 1919 года в Витебск переехал Казимир Малевич, создатель супрематизма — важнейшего направления авангарда — и открыл мастерскую. Своих учеников Малевич объединил в группу «Уновис» («Утвердители нового искусства»).

Илья Чашник стал преданным учеником Малевича. Супрематисты острее других сознавали, что мир стремительно меняется, он говорит на ином языке и обретает иные формы. И считали наиважнейшим цвет. Из всех цветов Чашник предпочитал черный: «Черное — величайшее состояние беспредметности. Неизвестно, для чего, почему и зачем человеческое существо живет. Это доказывает беспредметную суть человеческого бытия, которое лишь поставлено в определённые условия своего существования или действия, проявляет себя тем или иным образом и во всех препятствиях существующего мира видит смысл или цель. Но это заблуждение». Илья Чашник ушел из жизни совсем молодым — в 27 лет. Он скончался от перитонита после неудачной операции по удалению аппендикса в 1929 году.

Художники единодушно исходили из посылки, что старое искусство насквозь прогнило и революционному народу может только повредить. Это был постулат, из которого исходили — с некоторыми оговорками — очень многие деятели того времени. Каждый считал, что он обладает если не всей истиной, то большей ее частью. Шли мучительные поиски, и никто из деятелей искусств не владел всей истиной и владеть не мог, хотя и пытался порою убеждать и себя, и других, что владеет.

Эль Лисицкий писал в статье «Искусство и пангеометрия»: «В период с 1918 по 1921 год выброшено много старого хлама». Его плакат «Клином красным бей белых» — хрестоматийное произведение той эпохи. Геометрия обрела символический характер. В искусство привнесены высокая патетика революционных битв, огневые лозунги борьбы, пламя революционной страсти. Мечта — поразить человечество своими достижениями, превратить Москву в столицу мирового искусства.

Своим долгом участвовать в создании «Еврейского общества поощрения художеств» считал еще один выдающийся мастер — Натан Альтман. Он много рисовал на библейские темы.

Натан Альтман родился в 1889 году в Виннице, в бедной еврейской семье. Когда ему было четыре года, отец умер от скоротечной чахотки. Натан поступил в Одесское художественное училище. С современным искусством он познакомился в Париже. И сразу же оказался в кругу самых заметных живописцев. Критики отмечают его феноменальную природную чуткость, редко встречающийся врожденный профессионализм, безукоризненную артистичность и элегантность. Натан Альтман восторженно принял советскую власть. Рисовал Ленина: его даже одно время считали «придворным художником».

Альтман оформлял спектакли Государственного еврейского театра. Критики высоко оценили его работу в театре-студии «Габима», где ставил спектакли Евгений Вахтангов. Соединение новой живописи с новым сценическим искусством завораживало. Весной 1928 года вместе с Еврейским театром Натан Альтман отправился на гастроли в Европу, где остался на несколько лет. Он писал пейзажи и натюрморты, в которых ощутимо влияние импрессионизма. А в 1935 году вернулся в Советский Союз. И… ушел в менее заметные жанры — занялся книжной графикой. Ситуация изменилась. Теперь уже его эстетические пристрастия и творческая манера вызывали сомнения и подозрения у идеологического начальства.

Марк Шагал быстро осознал, что такое советская власть, и в 1922 году вместе с семьей перебрался в Литву, оттуда в Германию и, наконец, в Париж, где остался и получил французское гражданство. В 1940 году немецкие войска, разгромив французскую армию, оккупировали страну. Началась охота на евреев. Французская полиция и коллаборационисты всячески помогали оккупантам. Марку Шагалу повезло: в 1941 году его пригласил Музей современного искусства в Нью-Йорке. Это спасло ему жизнь. Но Шагал остался верен Парижу, куда и вернулся после войны, в 1947 году. Со временем он сменил жанр — увлекся мозаикой, витражами, скульптурой, керамикой. Его попросили поработать над зданием кнессета в Иерусалиме. Работа имела невероятный успех. И его стали просить оформить синагоги и христианские храмы в разных странах…

«Это была эпоха революции, — вспоминал Наум Габо, — и настоящая революция, во время которой мы до сих пор живем, была начата художниками и учеными… Толпы шумели и негодовали, но коллективное сознание уже было потрясено. Даже не желая того, не осознавая, люди воспринимали сделанное художниками и учеными». Для Наума Габо история его народа имела особое, мистическое значение. Он часто говорил о том, что его предки когда-то попали египтянам в рабство и лепили скульптуры фараонов. Зов предков через тысячелетия заставил Наума Габо стать скульптором. Он вернулся в Россию в 1917-м после Февральской революции. А в 1922 году, как и Марк Шагал, не выдержал и тоже уехал. График и блестящий портретист, он прославился своими театральными декорациями. Особенно теми, что украсили постановки Сергея Дягилева, создавшего в Европе русскую балетную труппу и совершившего революцию в балете.

Мир менялся, но даже если бы все они хотели забыть, что они евреи, — им напоминали об этом. Тяжкое разочарование очень быстро постигло художников-евреев. Вообще-то евреи-большевики были надежны и лояльны. Они были ярыми сторонниками крепкого государства, а это новая власть ценила.

Эрнст Генри с восхищением читал новости из России о том, что после революции появляются еврейские театры, газеты и школы, где говорят, пишут и учат на идиш. Создавались еврейские колхозы и национальные районы. В еврейскую область на Дальнем Востоке — Биробиджан — перебралось некоторое количество евреев из других стран, вдохновленных идеей свободной жизни на своей земле. Поехали даже из Палестины, где среди евреев царили тогда упадочнические настроения.

Эрнст Генри гордился тем, что Советская Россия — первое государство, где боролись против антисемитизма и где злобных антисемитов наказывали. Правда, продлилось это