Степан Швец - Под крыльями — ночь Страница 11

Самолет легко отрывается. Теперь нужно немного отжать штурвал, выдержать машину над землей, чтобы увеличить скорость, потом убрать шасси — и тогда набирать высоту.

Но что это? Самолет не отжимается и упорно идет вверх. Высота увеличивается, скорость падает. Обеими руками жму что есть силы. Скользнул глазами по приборам — скорость критически мала. Отпускаю одной рукой штурвал, чтобы сбавить газ, и пока удерживал штурвал одной рукой, самолет полез еще выше. Высота — больше 100 метров, скорость… Самолет «висит» на моторах. Резко убираю газ и…

Энергично опустив нос, самолет, не управляемый рулями глубины, отвесно падает вниз. Катастрофа неизбежна!

Взгляд вперёд. Куда же я падаю? «Боже мой, да здесь же и косточек не соберешь — болото… Погибнуть в мокром? Нет, лучше разбиться на сухом. Надо отвернуть влево». В тысячную долю секунды промелькнула такая мысль. Впереди поперек пути протекала широко разлившаяся, со множеством разветвлений река. Несмотря на 25-градусный мороз, местами видна незамерзшая полая вода. Прямо подо мной — огромная круча, и я падаю через нее в воду.

Я ясно себе представлял, что гибель неизбежна, что спасенья нет, но падать в кручу? Видимо, инстинкт самосохранения заставил меня свернуть. Так просто, казалось, без всякой осмысленности действия. Резко двинул левую педаль руля поворота вперёд, этим самым создал, видимо, штопорное положение. Самолет энергично, почти под 90° опустил левое крыло, нос машины приподнялся чуть ли не до горизонтального положения, а тут и земля. Удар! Треск, грохот, пыль, вой сирены (она воет, когда неисправны шасси), и всё затихло…

От удара о бронеспинку почувствовал острую боль в спине, но первая мысль — не загореться бы. Мгновенно к выключателям зажигания, но оно уже выключено. Когда выключил — не помню. Сработало, видимо, подсознание. Сработал автоматизм, часто выручающий летчиков в необычной аварийной ситуации, требующей молниеносной реакции.

Быстро осмотрелся. Ноги, руки, голова — целы. Жив, оказывается. Только вот спина. Но это уже детали. А как же люди?

— Все живы? — спрашиваю. — Как там сзади?

— Живы, — отвечает техник самолета Баландюк. — Всё в порядке.

— В чем дело? Почему мы сели? — подает голос штурман из носовой кабины.

Хорошенькое «сели». Было б тебе «сели», не отверни я от кручи. Тебе первому пришлось бы целовать матушку-землю…

Для меня была острейшая напряженнейшая борьба, а штурман всего этого даже и не заметил.

Отвернув от кручи, машина упала на склон татарского вала — памятника былых сражений наших предков, каких много в восточной части России. Крыло самолета врезалось в огромный сугроб с подветренной стороны, смялось в гармошку, но самортизировало, тем самым ослабив удар фюзеляжа. Словом, природа как бы сама позаботилась о том, чтобы смягчить наше падение. Мне и на этот раз повезло.

Когда нас привезли на аэродром, началось расследование причины аварии. Оказалось, что Писарюк и Псарев столкнулись с теми же трудностями, что и я. Конструкция ИЛ-4 имеет свойство при уменьшении скорости кабрировать, при увеличении — пикировать. Но это было установлено потом, и конструкторы даже изобрели специальный компенсатор, помогающий летчику на взлёте и посадке. Правда, он себя не оправдал и массового применения не имел. А пока… Пока наклепали на триммера руля глубины дополнительные полоски, и на этом всё кончилось.

Все мы допустили одну и ту же ошибку. Из-за боязни скапотировать в сугробах подрывали самолеты на малой скорости, допускали кабрирование[6], с которым у меня не хватило сил справиться.

Писарюк почувствовал неладное, едва самолет оторвался от земли. Опытный летчик, он сразу сориентировался в обстановке и прекратил взлёт.

Вторым взлетал Псарев. Ему, как и мне, не избежать бы аварии, если бы не слетанность экипажа.

В экипаже Псарева выработалось правило: при взлёте и посадке штурман втыкает ручку управления и в случае необходимости помогает летчику. Когда Псарев заметил, что самолет лезет вверх, он крикнул: «Вася, кабрируем! Жми ручку вперёд что есть силы!» Вдвоём упершись в ручку, они сделали маленький круг («коробочку») и благополучно сели.

Оба летчика доложили полковнику о причинах прекращения полёта, но Новодранов, видимо, не придал значения их словам и выпустил меня.

Несмотря на мои злоключения, мне всё-таки дали самолет. Боясь нового конфуза, я советовался с товарищами, как лучше взлететь с заснеженного аэродрома.

— Удивляюсь твоему невезению, — сочувствовал мне Саша Краснухин. — Как началась война, так у тебя одно происшествие за другим.

— Невезению или везению — это еще надо доказать, — вмешался комиссар Соломко. — Ты смотри, из каких прямо-таки безвыходных положений Швец выходил победителем! Так что тебе, Степан Иванович, очень даже везёт.

Чтобы уверить меня в моих собственных силах и моей везучести, Соломко выразил желание лететь со мной в качестве пассажира, в передней кабине. Настроение мое сразу улучшилось, стало легче дышать. Доверие комиссара помогло мне преодолеть собственную робость, появившуюся в результате стольких неудач. 25 декабря мы благополучно перелетели на новое место назначения.

Однако сомнения не оставили меня и здесь. В жизни полка начинается новый этап, многие летчики имеют уже немалый боевой опыт, а на моем счету — два разбитых самолета, вынужденная посадка и ни одного боевого вылета. Доверят ли мне вообще самолет после всех моих «подвигов» — вот что терзало меня больше всего. Кроме того, ушибленная при последней аварии спина опять разболелась. Не пришлось бы снова ложиться в госпиталь или, еще хуже, попасть «на зубы» медкомиссии.

Все эти опасения не оставляли меня в покое ни днем ни ночью, внешне же я старался быть спокойным — шутил, играл в шахматы, тренировался. Лишь от своих «законных» ста граммов решительно отказался, дав себе зарок: не пригублю до тех пор, пока не начну летать на боевые задания.

На аэродроме была расположена местная санчасть, и я решил обратиться туда за советом, что мне предпринять, чтобы избавиться от непрестанной боли в спине. Я даже не сказал, что я летчик.

Опытный врач осмотрел меня и посоветовал заняться лыжным спортом и закаливанием. И вот каждый день я поднимался раньше всех, делал гимнастические упражнения, затем на два часа уходил на лыжах в лес и к завтраку возвращался. Первое время было очень тяжело, я сильно уставал, но постепенно дела мои пошли на поправку. Боль в спине прошла, и я почувствовал себя совсем здоровым.

Приближался день окончательного укомплектования личного состава по экипажам и распределения по самолетам. Я ждал решения командования, как подсудимый — приговора. И вот приходит комиссар — такой злой, что мы сперва даже не поняли, в чем дело. Потом он пояснил: Швецу не дают самолета. «Использовать при штабе или отослать в тыл», — таково решение полковника Новодранова.