Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти Страница 11

Тут уместно будет, видимо, посвятить несколько страниц моей родословной, чтобы обозначить своё происхождение, и заодно очень коротко рассказать о родителях.

О родителях

Появился я на свет божий 26 августа 1920 года в городе Симферополе - так было записано в метрическом свидетельстве. Пересчёт на новый стиль приводит к 8 сентября, что и зафиксировано в паспорте. Это год Обезьяны, а по времени года созвездие Девы. Моё поколение воспитывалось в духе воинствующего атеизма. Нас учили не только самих не верить, но вести беспощадную борьбу с верующими, с религиозными традициями, всякими предрассудками и обрядами, со всем, что противоречит коммунистической идеологии. Ни о каких годах Обезьяны, Петуха или Лошади мы тогда и понятия не имели, впрочем, как и о том, что созвездия определяют то ли характер, то ли судьбу человека. Должен признаться, что к старости постепенно весь привитой иммунитет против религии исчез, хотя и примерным верующим не стал. А сейчас хотел бы отметить, что от Обезьяны и Девы я, по-видимому, приобрёл определённое наследие при рождении и, хорошо это или плохо, оно сопровождало меня всю жизнь.

Бог не дал мне счастья увидеть ни бабушек, ни дедушек. Мой дедушка со стороны отца - Сандыкчи Аппаз (то есть сундукщик Аппаз) жил в Карасувбазаре в своём доме и занимался столярным ремеслом. Говорили, что он был хорошим краснодеревщиком. Особенно ценились в Крыму его кованые сундуки, выполненные на турецкий манер с красивой узорчатой инкрустацией. Мне посчастливилось увидеть несколько таких сундуков, когда я был совсем ещё мал, но это врезалось в детскую память на всю жизнь. У него было два сына и одна дочь от первого брака и сын и дочь от второго брака. Отец мой был вторым по старшинству ребёнком в этой семье. Мне рассказывали, что дед обладал весьма жёстким характером. Свою первую жену он прогнал из дому (правда, не знаю за что), но и со второй были большие трения.

У нас в семье очень редко говорили о бабушках и дедушках. Я не видел даже их фотографий - видимо, они никогда не фотографировались. Исключение составлял только дедушка по материнской линии, фотографию которого я смутно припоминаю.

Хочу вспомнить одно весьма важное событие из биографии дедушки Аппаза, о котором я неоднократно слышал и даже имел возможность видеть материальное воплощение этого интересного события. Работая в своей мастерской, он имел обыкновение напевать крымскотатарские песни. На каких-либо музыкальных инструментах он не умел играть, но, обладая прекрасным слухом, всем сердцем чувствовал песню. Хотя голос, как и у большинства самодеятельных певцов, поставлен не был, его пение производило сильное впечатление печалью своих интонаций, красотой неожиданных нюансов и оттенков, наложенных на удивительно нежные, протяжные мелодии крымских татар.

Как известно, в Карасувбазаре долгие годы жил композитор Спендиаров. Его особняк сохранился до сегодняшних дней. Когда я его видел в 1992 году, он являл собою жалкое зрелище. Так вот, композитор, прогуливаясь по закоулкам Карасувбазара, услышал, как под стук молотка и жужжание пилы в мастерской, заполненной запахами древесных стружек и столярного клея, напевает свои песни Аппаз-уста (мастер Аппаз). Они познакомились, и Спендиаров стал частым посетителем мастерской. После рабочего дня они не раз коротали вечера за чашечкой ароматного кофе, прерывая свои беседы песнями. Спендиаров прекрасно владел крымскотатарским языком, как своим родным. Композитор приносил с собой скрипку, подбирал понравившуюся ему мелодию и записывал. Мы все понимаем, что никакие записи не могут не только заменить, но даже передать в какой-то мере колорит народного исполнения. Чтобы сохранить кое-что из этого замечательного наследия, Спендиаров пригласил дедушку с двумя поющими сыновьями на запись нескольких граммофонных пластинок. Одному из сыновей, Халилю, было в то время чуть больше двадцати, а младшему, Асану, не больше четырнадцати. Для записи им пришлось выехать в Москву вместе, если я не ошибаюсь, с тремя музыкантами, владеющими скрипкой, трубой и бубном. Разумеется, всё это было сделано на средства композитора, который каким-то вознаграждением отметил и непосредственных исполнителей. Эти пластинки я сам видел, держал в руках и несколько раз слушал в более ранние годы на граммофоне с такой замечательной, очень красиво разрисованной трубой, а позже - на патефоне. Последний раз слушал, когда мне было лет 18-19 и я уже немного разбирался в музыке. Возможно, именно поэтому эта старая история произвела на меня такое сильное впечатление, и я запомнил многие её детали. Конечно, те несколько экземпляров пластинок, которые хранились в наших семьях как реликвии, остались при выселении крымских татар в наших квартирах и домах и исчезли с лица земли как никому не нужный хлам вместе со всеми другими предметами и памятниками, составлявшими культурное достояние нации.

Мой отец Фазыл Аппазов родился в 1889-м году. Ещё в детском возрасте ему пришлось покинуть родной дом и переехать к своему двоюродному дяде в Алушту, где он начал работать в мануфактурном магазине своего дяди, как раньше говорили, мальчиком, то есть прислуживал, выполняя мелкие поручения, и готовился стать продавцом. Ни единого класса школьного образования он не получил ни на родном, крымскотатарском, ни на русском языке. Будучи уже юношей, научился на курсах для взрослых кое-как читать и писать на русском языке, а татарской грамоты так и не познал. Постепенно он выучился ремеслу продавца в магазине тканей и временами очень гордился своими познаниями и профессиональными навыками в этой области. Мы ему, например, задавали: 2 метра 80 сантиметров по 87 копеек за метр. Он тут же называл результат. С завязанными глазами, наощупь он мог определить название любой ткани. Был он человеком исключительной доброты и доверчивости, доходящей до наивности (это в торговых-то делах!). Отсюда - постоянные срывы в делах, которые преследовали его всю жизнь. Да ещё пристрастие к выпивке, отнимавшее значительную часть заработанного... Он очень любил фантазировать на темы о том, как можно реализовать какую-либо торговую комбинацию, но вместо выгоды обычно он оказывался в очередном крупном проигрыше. Часто ему снились удивительные сны, во всяком случае мы, раскрыв рты, слушали описания этих снов, которые он запоминал до мельчайших подробностей. Я не уверен, что появлению таких ярких рассказов мы были обязаны только увиденным снам - их дополняли фантазия и умение рассказчика.

Мой отец был красивым мужчиной чуть выше среднего роста. Крупный с небольшой горбинкой нос, красивый рот с чувствительными губами, тёмно-карие, почти чёрные глаза, небольшие иссиня-чёрные усы и такие же, как смоль, чёрные волосы. В нём было, на мой взгляд, больше турко-греческого, чем татарского. Он, видимо, был галантным кавалером в меру своего представления. С покупателями, друзьями, родственниками неизменно улыбчив, вежлив. О нём все говорили как об обаятельном человеке. Побольше бы практичности и поменьше доверчивости - и он мог бы стать преуспевающим человеком, несмотря на отсутствие образования. Своих детей - меня и мою сестру Диляру - он любил, ему нравилось нашими успехами похвастаться перед друзьями. Однако реального участия в нашем обучении и воспитании, можно сказать, не принимал.