К. Кудряшов - Александр Первый и тайна Федора Козьмича Страница 11

Наряду с драматическими описаниями смерти Александра I ходил и такой рассказ, что император умер в Таганроге тихой спокойной смертью; он был болен 9 дней; когда «потогонительное» лекарство не подействовало, он сказал: «мы все не бессмертные, а должны когда-нибудь умереть», и после того умирал «с вольностию духа», почему и государыня при его кончине находилась «не так в большом прискорбии».

Мысль о том, что Александр не умер в Таганроге, а лишь скрылся, подменив себя чужим телом, проникла в среду некоторых исследователей. Этого взгляда придерживался Н. К. Шильдер, «В. Г.», скрывшийся под инициалами, и особенно В. Барятинский. Напротив, Николай Михайлович, Василич, Шумигорский и др. совершенно не допускают «мнимой» смерти императора. Мнения исследователей, таким образом, разошлись. Один из горячих сторонников легенды об Александре задался целью исследовать три вопроса:

1) Имел ли Александр I намерение отказаться от власти?

2) Привел ли он его в исполнение, скрывшись из Таганрога?

3) Можно ли сибирского старца Федора Козьмича отождествить с Александром I?

На все три вопроса дается им утвердительный ответ. Если под первым вопросом понимать иную реакцию: «высказал ли Александр I такое намерение?», то в этом пункте разногласий среди историков нет. Придерживаясь и сам того же мнения, перехожу к разбору двух остальных пунктов.

Действительно, есть некоторые данные, которые могут навести на сомнение: не скрылся ли Александр I из Таганрога и не окончил ли жизнь в Сибири? Так, между «мемуарами», «дневниками» и прочими источниками о болезни и смерти Александра I нет полного соответствия. Наоборот, можно указать ряд противоречий. «Записки» и «Дневники» некоторых очевидцев болезни и смерти императора писаны, видимо, задним числом и вызывают подозрение в недостоверности. Имеется ряд указаний, что черты покойного императора после смерти «изменились», почему и гроб для народа не был открыт. Протокол вскрытия обнаруживает .некоторые признаки сифилиса у покойного, чего у Александра I не было. Далее, вопреки прямому заявлению Тарасова, что он протокол не подписывал, подпись его там стоит, что вызывает мысль о подлоге. Биограф Александра, Н. К. Шильдер, как известно, допускавший возможность исчезновения Александра I из Таганрога и даже уверявший, что Федор Козьмич, явившись во сне, исцелил его от головных болей, в беседе с Николаем Михайловичем указывал на загадочные слова Тарасова, который, описав донесение Александру о смерти Маскова, прибавляет: «При этом я не мог не заметить в государе необыкновенного выражения в чертах его лица, хорошо изученного мною в продолжение многих лет; оно представляло что-то тревожное и вместе болезненное, выражающее чувство лихорадочного озноба».

Есть предположение, что именно телом умершего Маскова воспользовались для подмены императора, и оно лежало в гробу вместо Александра I. Благодаря настойчивым поискам исследователей, удалось в 1902 г. напасть на след потомков Маскова Таковым оказался профессор химии в технологическом институте Аполлон Аполлонович Курбатов. Он приходился по матери своей внуком фельдъегеря Маскова. В их семье сохранилось поедание, что будто бы дед их Масков похоронен в соборе Петропавловской крепости, вместо императора Александра I. Но дети Маскова, два сына и три дочери, к этому времени уже все были в могиле, иных же потомков Маскова, кроме Курбатова, исследователю разыскать не удалось. Сам Шильдер, а за ним и Барятинский, считают более правдоподобным, хотя неизвестно почему, другую версию, что похоронено было тело одного солдата (или фельдфебеля) Семеновского полка, находившегося и умершего случайно в Таганроге, причем человек этот имел некоторое сходство с императором Александром.

Многочисленные слухи и толки, возникшие об Александре I, Николае и Константине Павловиче через год, много — два постепенно затихли Все стало забываться. Как вдруг 11 лет спустя, в Западной Сибири появился какой то таинственный старец. Молва стала связывать с ним имя Александра I. Утерянный конец нити как будто вновь был найден.

IV. Появление загадочного старца. — Федор Козьмич в Сибири. - Рассказы о нем очевидцев.

Осенью 1836 года, 4 сентября, в Кленовской волости, Красноуфимского уезда, был задержан проезжавший на лошади, запряженной в телегу, неизвестный человек. На допросе в Красноуфимском земском суде неизвестный показал, что он не помнит своего «родопроисхождения с младенчества, по имени Федор Козьмин, сын Козьмин же, 70 лет, неграмотен, исповедания греко-российского, холост; сначала он пропитывался у разных людей, напоследок вознамерился отправиться в Сибирь». Двукратное освидетельствование установило следующие приметы: «рост 2 арш. 6 1/2 вершк., волосы на голове и бороде светлорусые с проседью, нос и рот посредственные, глаза серые, подбородок кругловатый; от роду имеет не более 65 лет; на спине есть знак наказания кнутом или плетьми».

Как «бродягу», непомнящего родства, суд приговорил Федора Козьмича к наказанию 20 ударами плетьми и к отдаче в солдаты «куда окажется годным», а в случае «негодности» — к отсылке в Херсонскую крепость, за неспособностью же к работам — к ссылке «прямо в Сибирь на поселение». Объявленным приговором Федор Козьмич «остался доволен», доверив за себя подписаться мещанину Григорию Шпыневу. Решение суда однако было возвращено Пермским губернатором, предписавшим Федора Козьмина, как имеющего 65 лет от роду и, следовательно, неспособного ни к военной службе, ни к крепостным работам, сослать в Сибирь на поселение. 12 октября Федор Козьмич был наказан 20 ударами плетей и на другой день отправлен в Сибирь. В Тюмень Федор Козьмич прибыл 7 декабря 1836 года v 44-ой партии ссыльных, где числился под № 117. Он был назначен в разряд «неспособных» и отправлен на поселение в Томскую губернию Пдекабря в 43-ей партии.

Вот те немногие официальные сведения о Федоре Козьмиче, касающиеся момента появления его в «поле зрения» исследователя. Вокруг этого «неизвестного бродяги» и сгустился потом покров таинственности, окруживший его рядом легенд, столь затруднивших путь исторических разысканий. Довольно большую биографию Козьмича по свежим еще воспоминаниям и рассказам очевидцев составил Мельницкий. Личность Федора Козьмича в ней остается загадкой.

Первоначально Федор Козьмич был приписан к деревне Зерцалы, Боготольской волости, куда прибыл вместе с 43-ей партией ссыльных 26-го марта 1837 года. Здесь он прожил около пяти лет, не привлекаемый ни на какие принудительные работы. Затем некоторое время он живет в Белоярской станице, уходит однажды летом в Енисейскую тайгу на золотые прииски, в качестве простого рабочего, и снова возвращается в д. Зерцалы, где остается около 6 лет, с тем, чтобы в 1849 г. поселиться около села Краснореченского на р. Чулыме. С этого времени личность Федора Козьмича до известной степени становится центром внимания окружающих. Однако «никаких серьезных намеков на будто бы царственное происхождение» его ни самим Федором Козьмичем, ни его окружающими в это время не делалось. Народная молва считала его каким то сосланным или добровольно оставившим свой пост митрополитом, хотя образ его жизни и не имел ни одной черты, заставлявшей предполагать в нем духовное звание. От Краснореченского Федор Козьмич уходит к д. Коробейникам, откуда через три года вновь возвращается на Красную речку и, наконец, в 1858 году 31 октября, уступая просьбам купца Хромова, Федор Козьмич переехал в Томск, в 4 верстах от которого на заимке Хромова и прожил до своей смерти. По рассказам очевидцев, наружность Федора Козьмича производила внушительное впечатление. С видной фигурой, довольно высокого роста, широкоплечий, с высокой грудью, он имел серые глаза и чистое белое лицо с кругловатым подбородком. Кудрявые волосы на голове и длинная, немного вьющаяся борода постепенно седея, к 1860-м годам покрылись уже «легкой желтизной» — признак старости. В общем лицо имело правильные и приятные черты. Традиция рисует характер Козьмича вспыльчивым, но считает старца добрым и мягким, однако последнее сомнительно, ибо дошедшие о нем сведения и в особенности «Записки» преданного ему Хромов дают иное представление. Резкие отзывы Федора Козьмича об епископе Парфении, подозревавшем в старце «прелесть», ответы Хромову («если хочешь, выбрось меня на улицу»), резкий, даже грубый ответ («я из публичного дома») любопытным купчихам, назойливо добивавшимся узнать его происхождение, и пр. свидетельствуют скорей об обидчивости и раздражительности Козьмича. Это был суровый, замкнутый человек, которого побаивались.