Евгения Мельник - Дорога к подполью Страница 11

Майор Потапов сходу бросил свои батальоны в бой. Пошли в наступление и другие войсковые части, защищавшие Севастополь.

Быстро были очищены от вражеских автоматчиков Сухарная балка и Братское кладбище. Батальоны двигались дальше, а спасенная ими 30-я батарея поддерживала их огнем своих орудий.

Немецкое наступление было остановлено. Гитлеровцев отогнали на их исходные позиции.

Возвращение Бориса

2 января на рассвете мы проснулись от сильнейшей артиллерийской канонады. Я быстро оделась, выскочила на крыльцо и застыла в восхищении. Стреляли все батареи Севастополя, всюду небо полыхало беспрерывными вспышками. Могучий грохот потрясал землю и небо. Война отвратительна. Но когда знаешь, что громят врага, вторгшегося в твою страну, врага-насильника и зверя, когда война с твоей стороны справедлива, то в ее грозных картинах есть нечто величественное. Меня охватило чувство гордости. Жарко было, я думаю, фашистам от нашего огня! Пришлось им и на этот раз распрощаться с мечтой о взятии Севастополя.

После отражения второго штурма, постепенно начали возвращаться оставшиеся в живых наши командиры и краснофлотцы, командование решило восстанавливать вышедшие из строя орудия. Вернулись Рязаев, Коротков, Труфанов, братья Ротенберги и другие. Наконец, 8 января приехал и Борис. На нем была грязная стеганка, у шеи выглядывал уголок тельняшки — «морскои души», на которой едва можно было различить белые и синие полоски. На голове каска, за плечами вещевои мешок, в руках автомат, лицо почернело. Я бросилась к нему. Борис сжал меня в своих сильных объятиях.

— Смотри, я запачкаю тебя, ведь я такой грязный.

— Пустяки, мы тебя сейчас выкупаем и будешь опять чистый. Идем скорей, дома ждут тебя!

Через час мой Борис, переодетый и чистый, сидел за столом. На столе стояла закуска, дымился обед и звенели бокалы все с тем же шампанским. Мы сияли от счастья и радости. Но что-то странное замечалось в Борисе, он был молчалив и замкнут, ни о чем не рассказывал. Я поняла, что сейчас не нужно ни о чем., расспрашивать, пусть сгладится острота переживаний.

— Ты знаешь, какие слухи были о тебе? — и я рассказала, что моей матери несколько раз говорили, будто Мельник тяжело ранен или погиб.

— Ничего нет удивительного, — усмехнулся Борис, — слухи рождаются легко. Впрочем, я был ранен в руку. Маленький осколок попал в мякоть, он сидит там и сейчас. — Борис взял мой палец, и я нащупала небольшой бугорок.

Я перетянул бинтом руку поверх рукава шинели, вот и пошел слух о моем ранении. Был контужен, но здоровье у меня бычье, скоро отошел. В тот раз я чудом избежал смерти. Стояли мы с одним краснофлотцем в окопе, слышим: мина летит прямо на нас. Если бы ты знала, какой противный звук у летящей мины! Я присел, краснофлотец нагнулся надо мной и прижался к моей спине, мина ударилась прямо в него, превратила в куски мяса, моя шинель вся облита и пропитана его кровью, и у меня хлынула горлом кровь, видно, контузило легкие…

— А почему ты сбрил усы? Мне говорили, что ты их отпустил, теперь ведь у всех моряков усы и бороды.

Были и у меня усы, какие-то противные, почему-то рыжие. Но однажды я пробирался по лесу и не заметил немецкого автоматчика, сидевшего на дереве: он дал очередь, я упал плашмя на землю, в руках у меня была винтовка, пуля ударилась о штык, разорвалась, и осколком опалило один ус. После того я усы сбрил.

— А получил ли ты жареную курицу, одеяло и мандарины, которые я передала тебе через нашего врача? Наташа то же самое передавала Хонякину.

— Нет, где там было ему меня найти! Я врача позже видел, он мне рассказал, что легко раненные съели с превеликим удовольствием ваших куриц и ваши мандарины, а в одеяла завернули тяжело раненных, они дрожали, от холода, пока их довозили до Инкермана.

— Ну, и хорошо, я очень рада.

Разговорившись, я не удержалась и попросила:

— Расскажи, как ты ходил в атаки.

— Нет, позже когда-нибудь, не хочу сейчас об этом говорить…

Наступило молчание, слышно было, как тикают часы…

— Один немецкий офицер крикнул по-русски: «Только не штык!» Я застрелил его. Просьбу его я исполнил, но оставить в живых не мог…

И это все, что рассказал мне муж о своих боевых делах. А ему было о чем рассказать. Недаром командование Приморской армии представило его к награде, званию старшего лейтенанта, назначило командиром роты и упорно не хотело отпускать.

На другой день Борис отправился на батарею. Возобновились звонки по телефону, мои поездки на камбуз и обеды с мужем в комнате Рыбальченко. Кок Рыбальченко тоже прибыл с передовой и снова вступил во владение камбузом батареи. Иногда за рюмочкой, утерев слезу, он любовно вспоминал своих детей и жену, эвакуировавшихся на Кавказ.

Прошло немного времени, и в кают-компании городка был вечер награждения орденами и медалями личного состава нашей батареи. Приехали к нам многие известные защитники Севастополя: командующий Приморской армией, генерал Петров, командиры бригад морской пехоты Жидилов и Горпищенко, командующий Береговой обороной генерал Моргунов и другие.

С одной стороны возле меня сидел муж, с другой — краснофлотец первой башни Полтавец. Я приколола к форменке Полтавца только что полученную им медаль «За боевые заслуги». Муж протянул мне орден Красной Звезды и попросил: «Жекачка, надень». И я привинтила орден к его кителю,

Восстановление 35-й и 30-й батарей

На нашу батарею перевели некоторых командиров и краснофлотцев с 30-й батареи капитана Александера, прибыло пополнение и с Кавказа.

Красников рассказывал мне, что перед самой войной на 35-й батарее собирались менять тела орудий, но не успели этого сделать. Они остались лежать на пристани Казачьей бухты, от которой к батарее была проведена узкоколейка.

Теперь для восстановления башен нужны были краны и руки специалистов. Но из осажденного Ленинграда специалистов, которые занимались установкой орудий крупного калибра, нельзя было вызвать в осажденный Севастополь. Решили выполнить эту работу силами севастопольских мастерских и личного состава батареи. Проект был одобрен командующим флотом вице-адмиралом Октябрьским и членами Военного Совета.

На батарее стали приспосабливаться к перевозке орудийных тел с пристани. Пришлось переделывать узкоколейку, сократить ее протяженность. Работали без подъемного крана, вручную, подкладывая шпалы, накатывали орудийные тела на вагонетку, затем тащили трактором до батареи. Вытаскивали из башен старые, изношенные тела орудий и на их место опускали новые.