Николай Минаев - Нежнее неба. Собрание стихотворений Страница 114

Что касается деятельности этого распространительного бюро «Литос», то ожидать худшего не приходилось, в НКВД имеются жалобы на неблаговидные действия Литоса, больше того, за подобные деяния отдельные уполномоченные привлекались уже к суду и были осуждены»[70].

Таким образом, к весне / лету 1929 года ЛИТОС был разгромлен. Минаев (предупрежденный или почувствовавший неладное) сложил с себя полномочия члена Ревизионной комиссии еще зимой, оставшись простым конторщиком с жалованием в 50 рублей в месяц; после закрытия конторы обмелел и этот финансовый ручеек. В практическом смысле для него это означало и прощание с литературным миром Москвы, с которым теперь его связывала последняя – семейная – ниточка. Здесь нам нужно отступить немного назад.

У поэта Бориса Александровича Садовского, уроженца Нижнего Новгорода, была сестра – Наталья Александровна Богадурова (Богодурова). Ее старшая дочь София в начале 1920-х годов приехала в Москву в надежде на дядину протекцию в театральном мире, о которой немедленно и воззвала в недатированном письме: «Милый дядя Боря. Меня постигла неудача. Мейерхольда не будет в Москве раньше октября. Адрес Собинова я узнала, напиши ему и пришли мне я схожу с твоим письмом к нему. Он может устроить статисткой в какой-нибудь театр»[71]. Подробности этого сюжета неизвестны и, судя по всему, остаться в Москве ей не удалось – но среди столичных ее знакомств было и знакомство с нашим героем. 13 августа 1924 года она оставляет ему записку, рассказывающую о стиле их отношений лучше, чем просящийся с пера абзац с экивоками: «Ты умеешь, я вижу, только сердиться да дуться из-за пустяков, а сам не пришел в условленный день, зная, что я на завтра должна уехать и тем самым лишена возможности условиться с тобой насчет будущих встреч»[72]. В его стихах она появляется зимой 1927 года – сначала как адресат инскрипта, вполне нейтрального по тону. Уже через три недели Минаев начинает стихотворное обращение к Садовскому со слегка фамильярного «Вам, дядя Сони, Вам, поэт», а еще две недели спустя пишет ему мадригал на правах свежеобретенного родственника: «На эти строки нежно глядя, / Прими почтительный поклон, / Мой новоиспеченный дядя – / «Нижегородский Аполлон!»». Вероятно, формальный брак между С. А. Богадуровой и Минаевым был заключен в первые дни января 1928 года.

Семейная жизнь их складывалась непросто: по каким-то коммунальным причинам она не могла оставаться в Москве, а продолжала жить в Нижнем Новгороде в родительском доме; Минаев же, бомбардируя ее утешительными стихами и письмами, мог выбираться на Волгу сравнительно редко[73]. С классической грациозностью дело пыталась поправить мать новобрачной:

«Насчет Сони скажу, что она очень скучает и хочет видеть Вас. По моему было бы всего лучше поехать ей сейчас к Вам. Если Вам трудно, то мы будем помогать Вам по мере возможности. Ей надо не много, она не избалована, неприхотлива, а других расходов, я думаю, не будет, а она только и мечтает, чтобы жить с Вами вместе, очень скучает о Вас, т. к. ждет Вас с нетерпением. Со всеми Садовскими перессорилась и тем более жить ей здесь тяжело. Борис Садовской должно быть от нечего делать заводит сплетни и всех перессорил. Весной все уедут, он, кажется, собирается жить в Рублеве с Анной Ипполитовной, а другой брат с сестрой уедут на все лето, и вся квартира будет свободна, вот тогда и будем Вас ждать непременно»[74].

Вняв этим призывам, Минаев приехал в дом Богадуровых в конце мая; по каким-то причинам вскоре они рассорились вдрызг:

Мы мало дорожилиСохранностью сердец;Семь месяцев мы жилиИ вот пришел конец.

Мы в церкви не венчалисьИ Богом не клялись,В Москве мы повстречались,А в Нижнем разошлись!

Это еще был не разрыв: вскоре они примирились (кажется, снова не без посредничества Натальи Александровны)[75]. Лето 1929 года Минаев вновь проводил в Нижнем («Чтоб жизнь твоя как фейерверк / Была без всяких оговорок, / Одиннадцатого в четверг / Я выезжаю в 10.40», – писал он накануне жене) – и только в начале 1930-х они разошлись окончательно. Официально брак был расторгнут 22 февраля 1932 года.

Нужно обладать слишком живым умом, чтобы рассуждать о том, насколько значима для Минаева в этом браке была фигура ближайшего родственника нареченной, но мы вполне можем констатировать, что Борис Садовской – последний из крупных писателей, встретившихся на жизненном пути нашего героя. Их взаимная приязнь была предопределена: с поправкой на творческую манеру и темперамент оба они принадлежали примерно к одному литературному направлению. Первая встреча их состоялась в конце 1927 года (и была зафиксирована в инскрипте: «Вам, поэт-нижегородец, / В память нашего знакомства, / Книгу-первенца «Прохладу» / Отдает поэт-москвич»); сразу после этого судьба постаралась их надолго не разлучать.

В конце 1927 – начале 1928 годов оба они – регулярные посетители салона Анны Ипполитовны Худяковой, собравшей вокруг себя несколько специфическую, но крайне любопытную компанию, где поэты-неудачники соседствовали с робкими юристами и высокопоставленными инженерами водоочистки. Компания эта не оставила летописца, но, благодаря счастливой случайности, быт ее и дух были запечатлены в шуточной поэме Садовского «Нэти», которая написана под явным впечатлением дружбы с Минаевым – и, в частности, изобильно снабжена эпиграфами из его стихов. Здесь же содержится его шаржированный портрет:

Но вот под гром рукоплесканийВстает Линяев – акмеист,И, пальцем шевеля в кармане,Отходит в угол, как артистИ вдохновенно оправляетЖилет и брюки. Он читаетИ голосок негромкий чист[76].

Эти отношения, кажется, иссякли чуть ли не раньше, чем расторглись семейные узы: единственное сохранившееся письмо Садовского к Минаеву, отправленное 14 марта 1931 года, напрочь лишено душевной теплоты: «Я распродаю свою библиотеку. Если хотите, приезжайте или присылайте кого-нибудь из Ваших знакомых. Есть книги редкие и с автографами. Только предупреждаю, что я дешево не продам»[77]. Собственно, уже к весне 1928 года Минаев явственно отдаляется от круга Худяковой – и таким образом обрывается последняя из нитей, связывающих его с литературным сообществом. А вскоре происходит событие, довольно решительно меняющее всю его жизнь.

27 августа 1929 года в квартиру Минаевых в Известковом пришли с обыском[78]. Дома была только сестра, Антонина Николаевна; она же вместе с секретарем домоуправления, приглашенным в качестве понятого, подписали протокол изъятия: «Одна гуттаперчевая печать, телеграмма, 3 тетради, 3 сброшюрованных стихотворения и два листка, напечатанных на пишущей машинке»[79]. Технология была еще не отработана, поэтому обыскивающие не стали сидеть в засаде, а просто ушли, передав Минаеву приказание явиться 9-го сентября на допрос. Заполнив короткую анкету (из которой мы с вами, читатель, не узнали бы ничего нового), Минаеву объявили о его аресте; здесь же он нацарапал дрожащей от ярости или от страха рукой: «Считаю свой арест недоразумением»[80]. 26 сентября ему предъявлено обвинение: «1929 года, сентября 26 дня. Я, старший уполномоченный 5 отдела СО ОПТУ – Гендин[81], рассмотрев дело по обвинению гр. Минаева Николая Николаевича в составлении и распространении литературных произведений антисоветского содержания, нашел, что настоящее подтверждается имеющимися в деле материалами, а потому, принимая во внимание вышеизложенное, постановил: привлечь Минаева Николая Николаевича в качестве обвиняемого, предъявив ему обвинение по 58/10 ст. УК и избрав меру пресечения уклонения от следствия и суда – содержание под стражей»[82]. На этом же бланке Минаев написал: «С предъявленным мне обвинением не согласен, т. к. никакой антисоветской литературы не сочинял и не распространял. Н. Минаев»[83].