Ролан Быков - Я побит - начну сначала! Страница 117

Наоборот, понаехали бы несколько тысяч репортеров...

Вот что это было. Случилась авария (очевидно, диверсионного характера). Сделано это было разведкой для последнего эксперимента перед войной. Наука «Расчет потерь» не подтверждена экспериментом. К войне нельзя подготовиться (то есть к обороне), если не узнать всего того, что происходит в условиях атомной бомбардировки.

С другой стороны, войны как таковой никто не хочет, но нужен ультиматум. Весь мир объединить против России. Соединенные Штаты Мира признают Америку августейшей. Вводится закон, приравнивающий борьбу за мир к коммунистической пропаганде. Россия объявляется вне закона, и ей будет предъявлен ультиматум...

А начнут — они поймут. Но ученые подсчитали по этому взрыву, что мир погибнет. И они организовали кражу документов в электронном центре. Они расскажут миру правду...

Успеют или нет — неизвестно, но фильм кончается тем, что объявлен ультиматум, ответ известен заранее, война неизбежна...

Эксперимент проведен, подготовка проведена, кому надо — выживут. А не выживут — и черт с ним!

Но в чем же тогда подвиг Ларсена с детьми? Куда посылает их этот сумасшедший? Идите! Но куда? На материк? Под будущие бомбы?

Надо ли детям идти в том случае, если Ларсен все знал? (А он узнал в электронном центре об аварии!) Они спасутся? Что это значит? Что можно воевать? Они спасутся, если не будет войны, а если будет, то это конец. Но это последняя надежда, последний шанс, и не воспользоваться им — преступление.

А вот и логические задачи Арсона (Ларсена).

1. Почему не слышно ни одного радиоприемника, ни одной радиостанции? Стало быть, мир погиб одномоментно и весь сразу? Этого не могло быть. Скорее можно предположить, что кто-то заинтересован в том, чтобы мы не знали ни о чем подлинно. Зачем-то и кому-то это нужно. Кому и зачем?

2. Можно предположить, что мы не должны чего-то знать и о нас никто не должен знать. Можно ли это осуществить? Да, есть уже системы купологлушения, поляризации коротких, длинных и средних волн. Технически это вполне осуществимо.

Но почему никто не должен знать ничего о нас и мы ни о ком? Кому и зачем это нужно?

3. Если бы была мировая катастрофа, это уже было бы не нужно никому. Тогда в чем дело?

4. В последнее время проблемы было две. Они взаимоисключались.

а) Надо иметь кулак, чтобы диктовать миру. Признание страны «Августейшей» есть объединение мира. (Так считалось.) Нужен хозяин — реального, кроме Штатов, нет! (Так считается.) Нужен ультиматум — война неизбежна. Ибо грядет Юг! (Северу нужно единство.)

б) Но как идти на ультиматум? А что если... Надо проверить, насколько страшна эта война. Как к ней подготовиться, как рассчитать потери, не станут ли они критичными?

5. Мог ли это быть, во-первых, эксперимент по расчету потерь? Вне всякого сомнения: такой эксперимент был возможен (и морально, и аморально); во-вторых, это провокация с обвинением русских (которые, дескать, хотят ультиматума) и разрыв отношений, признание Штатов хозяевами, создание Соединенных Штатов Мира и предъявление русским «контрультиматума» (без их ультиматума). Под эгидой борьбы за права человека покончить с (Индией?)...

6. Нас изучают — это последний этап подготовки к войне. Ее считают возможной.

7. Если после взрыва на второй день не началась атомная война в мире, то ее и держало: а) создание комиссий из всех стран; б) проведение эксперимента; в) корректировка обороны в возможной после ультиматума войне.

8. Отчего же они скрывают, не проверяют? Не могут? Как такое может быть технически — очевидно, произошло последнее перевооружение космоса — в небе космические минные поля — ни один самолет пролететь не может.

9. Но если критическими улетели люди Хутгерта? Значит, кто-то знает космическую карту минных полей? Кто знает? Те, кто их ставил? Тогда фронт войны не един. Один из тех, кто ставил, — за войну, другие — против? И т.д.

В этом случае военные не понимали войну — нужно время. И тогда: 1. Со времени взрыва до титров прошло дней 50... Но всем кажется, что больше или меньше. 2. Идут наши три дня.

3. Потом разрыв времени в несколько дней... Потом — дети... С детьми — они умирают от голода, он провозился месяца два... И наступило Рождество...

(Есть ли в материале изменение характера зимы?)

О боже! Но ведь так думаю я, а мой режиссер? Он просто убегает от сложных вопросов и пояснений. Ведь сейчас неясно все!

«Не надо так в лоб», — скажет Костя. (Вкус очень высокий!)

«А сделать не в лоб нельзя?» — спрошу я (со вкусом).

Неужели невнятность — единственная возможность вкуса?

03.06.85 г.

Сегодня съемка... Как больно, как обидно работать.

Лопушанскому

Бывает ли добрый скупым? Бывает ли умный тупым? Бывает, бывает, бывает!.. Но это все мало кто знает.

С Богом!

05-06.06.85 г.

Сегодня снова пришел, загримировался, и Костя даже не посмотрел в мою сторону — снимал Майорову[172]. Осталось 30 минут, за которые он предложил мне сыграть сцену «в мою сторону». Я чуть на стену не влез! Давайте разберемся. Разобрались. Оказалось, что вовсе он не думал о сцене и не был готов к сцене. (Короче: на натуре снимал в противогазе дублера, а в сценах стал снимать как перебивку. Он что, спятил?)

К тому же с ним ни о чем нельзя договориться. Решили, что Ларсена считают сумасшедшим. (Он не выдержал потери сына, это и подготовит его встречу с детьми!) Но Костя «забыл» дописать текст. Все мои просьбы прописать реплики ни к чему не привели. Он твердит, что и так все понятно. Оговорили, что Анна устраивает истерику оттого, что Ларсен в такой момент спятил. До катастрофы он был гений и с ним надо было считаться, а после катастрофы — сошел с ума. А теперь она умирает, а он... опять надо считаться с ним! Но это у Кости вылетело из головы.

Нельзя даже объясниться — он все время занят, а ночью любит спать. Вот незадача...

Завтра 19-й рабочий день, 17-й съемочный. А я снялся в нескольких кадрах. (Это при том, что за десять дней мы сняли 1200 метров «Эй, на линкоре!» и за 8 дней всю роль у Хейфица — и вот 18 пустых дней! Это многовато!)

Пленку гонит нещадно: вчера — 180 метров, сегодня — даже не знаю. (Снимает не один дубль к девяти, а один к шестидесяти.)

А потом будет делать по одному дублю, снимая мои самые сложные сцены? (Точно так же, как захотел снять мое направление сцены за 30 минут, больше времени не осталось.)

Молчание Ларсена — одна из тем фильма! Как он этого не понимает?

Сцена в музее наутро идет после титров, после гибели сына. (Костя словно позабыл об этом.) Важно снять то, что у Ларсена — идеи, и он рассматривает сейсмографы. Тогда отыгрыш смерти Анны тоже летит...

У Ларсена погиб сын, погибла жена... Начинается с гибели сына (отыгрыша), потом смерть Анны — а он думает о другом, реакция запаздывает.