Винсент Питтс - Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке Страница 12

Однако постоянно повышать прямые и косвенные налоги, чтобы поддерживать свои военные усилия, государство не могло. Разрыв между необходимыми доходами и тем, что могла выдержать система налогообложения, покрывался за счет займов и продажи королевских «прав». Например, «прав» на будущие налоговые поступления или на дорожные пошлины. В дальнейшем к этому добавились всевозможные ухищрения, на которые шли ответственные за наполнение казны королевские чиновники, и прежде всего суперинтендант. Часто он действовал сообща с финансистами, которых ему приходилось обхаживать. Уже к концу 1630-х годов «экстраординарный доход» от продажи ренты и должностей приносил больше 50 % всего дохода, а в начале 1650-х его доля достигла 60 % [150].

Однако эти цифры надо использовать с оговорками – из-за особенностей тогдашней системы учета, скрывавших реальное движение наличности в современном бухгалтерском смысле. Предварительный прогноз дохода обычно представлял собой сумму гросс[151], не отражая ни того, что забирали на местные государственные расходы региональные власти по месту сбора (жалованье чиновникам, затраты на сбор, затраты на содержание военного гарнизона); ни того, что оставляли себе откупщики; ни процентов, которые предстояло выплатить финансистам-кредиторам. В затраты, которые были записаны на тот или иной год, часто входили выплаты контракторам, финансистам и другим государственным кредиторам по просроченным обязательствам прошлых лет. В данном случае они попросту переносились с одного года на другой [152].

Записи с одного из заседаний государственного совета весной 1651 года, посвященного обсуждению королевских финансов, вполне позволяют судить о трудностях, с которыми сталкивались министры. Совет был предупрежден о том, что из 40 миллионов ливров предварительно спрогнозированного совокупного дохода от прямых налогов в 1651–1652 году до королевского казначейства дойдет только 23 миллиона, остальное – более 42 % от всей суммы – поглотит стоимость финансирования. В то же время расходы на размещение войск по зимним квартирам, предварительно оценивавшиеся в 7–8 миллионов ливров, в действительности обойдутся в 24 миллиона (то есть больше, чем будет доступно чистых поступлений от прямых налогов), и, конечно, на все остальные расходы денег не будет [153]. В 1653 году, по оценке историка Ричарда Бонни, фактически казна получила 17 % от 110 миллионов ливров номинальных налоговых поступлений. Остальное – разлетелось в виде вычетов на содержание войсковых гарнизонов.

Собранное с налоговых откупщиков разочаровывало. Искателей новых контрактов на налоговые откупа было немного – результат тактики давления на правительство финансистов, мечтавших добиться компенсации своих потерь из-за банкротства 1648 года[154]. Правительству ничего не оставалось, кроме как соглашаться на любые условия, какие заимодавцы ни предложат [155]. В результате на всем протяжении послевоенных десятилетий государственные официальные лица, особенно те, на которых лежала ответственность за управление королевскими финансами, работали в атмосфере кризиса, попадая из одной чрезвычайной ситуации в другую и изобретая всё новые импровизированные хитрости.

В компетенцию суперинтенданта финансов входил поиск источников дохода, а затем санкционирование его распределения. При этом непосредственно с деньгами он дела не имел. Средства, поступавшие в результате сбора налогов и займов, размещались в центральном казначействе (d’Epargne). Королевские казначеи отвечали за их выдачу лишь после того, как получат от суперинтенданта надлежащее подтверждение [156]. Поначалу Фуке и Абель Сервьен располагали одинаковыми полномочиями в обеих сферах финансового администрирования. Однако на практике эта стратегия не оправдала ожиданий: в декабре 1654 года их функции официально разделились. Отныне Сервьен отвечал за проверку и утверждение расходов и платежей. Фуке же досталась более неблагодарная задача – добывать средства. Достигнутая договоренность помогла свести трения между двумя суперинтендантами к минимуму. В то же время Бартелеми Эрвар, один из личных банкиров и деловых партнеров Мазарини, стал финансовым контролером. На этом посту Эрвар отвечал за выделение и учет средств, из которых будут оплачиваться векселя и кредиты [157].

Учитывая опыт предыдущих суперинтендантов и связи Фуке с финансовым сообществом через семью Жанена де Кастий, такое разделение обязанностей имело смысл [158]. Принимая свой новый мандат, Фуке разъяснил Мазарини, что занимать по 25–30 миллионов ливров, которые требуются ежегодно в начале каждого военно-полевого сезона, государство сможет лишь при условии, что кредиторы будут ему доверять. Односторонний отказ от долговых обязательств и принуждение к пересмотру условий, как это было в 1648 году[159], – абсолютно недопустимы [160].

Настойчивость Фуке в этом последнем вопросе объяснима. Как суперинтенданту ему предстояло создать и поддерживать сеть заинтересованных финансистов, которые были готовы предоставлять средства в распоряжение короля. Однако для этого им нужно предоставить возможность спросить об исполнении государством своих деловых обязательств непосредственно с суперинтенданта. На практике транзакции часто оформлялись как кредиты на имя суперинтенданта, далее передававшего полученные деньги в казну. И даже в случае отказа короля от своих обязательств ответственность суперинтенданта перед кредиторами сохраняла юридическую силу. Ему можно было вчинить иск, который нельзя было предъявить королю [161].

Очень быстро Фуке выстроил финансовый круг (clientèle)[162], с помощью которого ему предстояло придумывать разнообразные транзакции, чтобы финансировать государство. Как уже говорилось, у этих известных и богатых частных лиц обычно имелись собственные клиенты, принимавшие участие в выдаваемых ими кредитах. Чаще всего эти люди действовали тайно: под прикрытием имени патрона, под вымышленным именем или через подставное лицо (например, через слугу или клерка). Неудивительно, что многие из этих финансистов были близки к Мазарини и активно занимались поставками для армии (часто в партнерстве с кардиналом). Среди последних Клод де Буалев, братья Грюн и Франсуа Жаке. Другие, как Никола Жанен де Кастий или Эрвар, занимали должности в королевской финансовой администрации, что предоставляло им широкие возможности для манипулирования транзакциями и счетами [163].

День за днем Фуке, опираясь на своих «старших клерков» (фактически – старших администраторов), выстраивал кредитный синдикат и прорабатывал детали транзакций. Все трое – Шарль Бернар, Жак Делорме (1654–1657) и Луи Брюан (1657–1661) – тоже принимали в нем непосредственное участие наряду с собственными клиентами [164]. По словам одного из ведущих исследователей темы Джулиана Дента, эта система представляла собой «закрытую торговую площадку, на которой каждый знал каждого и все участвовали в финансовых сделках друг друга» [165].

Еще один исследователь, Даниэль Дессер, установил, кто входил в группу, которая в тот период контролировала синдикаты. Всё это были люди Мазарини: братья Клод и Пьер Жирарден, Робер Грюн дю Буше, братья Никола и Пьер Монеро, Клод де Буалев и Франсуа Жаке. Каждый из них располагал собственным пулом инвесторов-сателлитов. Оборот средств достигал впечатляющих размеров. По расчетам Дессера, за 1653–1661 годы совокупный королевский долг достиг 216 миллионов ливров, а контрактов на налоговые откупа было заключено примерно на 208 миллионов ливров. Иными словами, пока Фуке занимал свой пост, финансисты предоставили государству всего около 424 миллионов ливров до вычетов и льгот [166].

Скоро Фуке сделался полноправным участником этого аттракциона кривых зеркал, где границы личных и государственных обязательств были аморфны. В какой-то момент, в 1650-х годах, он заложил имущество жены на 2 миллиона ливров, чтобы передать казне 1,2 миллиона, и привлек дополнительные средства, продав одно из своих поместий [167]. По одной из современных оценок, за все время суперинтендантства Фуке занял под личную ответственность в общей сложности более 30 миллионов ливров, чтобы затем ссудить их короне. На момент ареста в 1661 году он был должен 8 миллионов от имени короля и 4 миллиона – как частное лицо. В число его кредиторов, составлявшее в 1661 году более 500 человек, входили не только выдающиеся финансисты и собственная родня, но и многие известные магистраты[168] и другие служащие юридической и финансовой государственной пирамиды [169].