Уинстэнли - Татьяна Александровна Павлова Страница 12

В тридцать восемь лет Джерард Уинстэнли почувствовал в себе способность писать — складывать в слова и поверять бумаге те одинокие раздумья, вопросы, ту веру свою и надежду, которые не давали ему погибнуть и превратиться в тупое животное. И, конечно, видел в этом даре новое свидетельство правоты своих упований.

Ему странно было писать- свое имя под названием — сколько людей прочтут самые сокровенные его думы! И может быть, оставшиеся родные и сверстники там, на родине, в Уигане, графстве Ланкашир, удивятся, получив его творение. Он ведь не кончал университетов, не преуспел в богословских науках.

К землякам он и обратил первые свей слова — слова любви и надежды, слова ободрения. «К моим возлюбленным соотечественникам графства Ланкашир… — так он начал свой трактат. — Дорогие соотечественники! Не удивляйтесь, видя здесь мое имя… Если что-либо покажется странным, не клеймите это как ошибку, ибо я поначалу сам не мог выносить тех божественных истин, в которых ныне узрел красоту… Если кто либо из вас увидит мое имя под этим нижеследующим рассуждением, вы, может быть, удивитесь и будете презирать меня в сердцах ваших, как Давидовы братья презирали его, говоря ему: это гордыня сердца твоего ведет тебя на битву». Он чувствовал себя царем Давидом, вышедшим на бой с гигантом Голиафом: он воистину шел на битву со злом. Но не плотский, ранящий тело меч держал он в руке. Оставим Кромвелю и Фэрфаксу страшное дело кровопролития. Джерард Уинстэнли будет сражаться с грехом и проклятием, которые губят душу.

В воздухе и впрямь снова повеяло войной. Король, почетный пленник острова Уайт, вел тайные переговоры с шотландцами, в то же время коварно обещая уступки членам парламента. 3 января 1648 года общины приняли решение прекратить с ним всякие сношения. «Никаких обращений» — так назывался парламентский билль.

До деревеньки в Серри доходили из близкого Лондона слухи о роялистских мятежах. Кавалеры на острове Уайт несколько раз пытались освободить монарха из-под стражи. В марте на улицах Лондона открыто распивали вино за здоровье его величества. А в начале апреля против черни, кричавшей «Бог и король!», были двинуты боевые силы кавалерии Айртона. Поговаривали и о бунтах в Уилтшире, о скандале, учиненном роялистами во время игры в мяч в Кенте, о побеге из-под стражи сына короля, герцога Йорка.

Все тревожнее становилось вокруг; где-то рядом, в южных холмистых лесах Серри, роялисты собирали оружие, готовили коней… Война явная, война плоти против плоти, с ее грязью, кровью, страданием телесным, вот-вот грянет опять. Уинстэнли чувствовал, что за этой явной войной стоит борьба внутренняя, тайная, духовная. Извечная борьба добра и зла, жадности и смирения, зависти и любви…

На эту борьбу он и выходил с открытым забралом, сжимая в руке перо. Он осознавал себя орудием божьим. «Бог не всегда избирает мудрых, ученых, богатых мира сего, чтобы через них явить себя другим, он избирает презираемых, неученых, бедных, ничтожных в мире сем и наполняет их своим добром, а других отпускает с пустыми руками».

С первых же слов он заявлял себя защитником бедных. Благочестивые пуритане — пресвитериане, ипдепенденты, даже кое-кто из левеллеров — могли сочувствовать беднякам, пока те оставались смирными кроткими овцами, и даже уделять им от щедрот своих на пропитание. Но как только бедные поднимали головы и пытались говорить от своего имени — те самые благочестивые пуритане единодушно обрушивались на «невежественные грубые толпы», кричали о необходимости держать их в узде. Уинстэнли заговорил от имени самых несчастных и забитых.

Судьба лишила его состояния и благополучия буржуазного торговца — она не наказала его, а освободила. Она дала ему возможность духовного и нравственного обновления. Радость и покой, снизошедшие в его душу, рождали небывалую силу. Он был теперь уверен, что бог-отец любит его, как и бесчисленное множество других созданий; это делало его свободным.

Он прекрасно сознавал, что пишет ересь. Что с позиций строгой протестантской теологии тайна, открытая ему, подвергнется сокрушительной критике. Ведь кальвинисты-пуритане утверждали, что избраны и предопределены ко спасению только немногие «лучшие люди», а остальные обречены безропотно влачить бремя проклятия. Они ссылались при этом на ветхозаветные и евангельские тексты, на апостола Павла, на отцов церкви.

Но не его дело вступать с ними в богословские споры. Он пишет для бедняков, для таких же, как он, простых душ: «Может быть, кое-что здесь покажется весьма странным при первом чтении, и вы воскликнете: заблуждение, заблуждение! Ибо часто бывает, что когда плоть не может постичь и перенести истину божью, она клеймит ее как заблуждение и отвергает ее как нечто порочное».

И именно для них, для простых душ, для теряющих надежду в бедственном житейском море великим открытием будет сознание, что бог любит всех — больших и малых, умных и глупых, праведных и греховных. Вы желаете, писал Уинстэнли, чтобы господь явил вам свою любовь и сделал вас свободными — так не удивляйтесь, не негодуйте, не завидуйте, если он явит также свою любовь и другим, даже тем, кто кажется вам потерянным. Слава божья в том и состоит, чтобы избавить от смерти не избранных, но все человечество, ибо Христос искупил все грехи на земле.

Даже и гонители, такие, как Савл, в должное время обратятся и достигнут спасения в граде божьем — совершенном людском сообществе.

Но как случилось, что грех, пороки, несчастья сопровождают человека от рождения до могилы? Почему ничто не совершенно в этом мире — ни дела земные, ни человеческая любовь, ни природа, где тоже царит право сильного и смерть побеждает все живое? Учителя и пасторы объясняют это тем, что некогда первый человек Адам ослушался приказания бога и съел запретный плод с древа познания добра и зла, за что и был изгнан из рая и повержен в пучину бедствий. Но почему за древнего Адама страдаем все мы, даже после того, как Искупитель погиб за нас крестной смертью?

Уинстэнли не зря ходил слушать независимых свободных проповедников. Они давно уже доказывали прихожанам, что Адам и змий — лишь внутренние силы, борющиеся в душе человеческой. Ветхий, плотский Адам поддается искушению зла, нарушает божественный закон и подвергается наказанию. Новый Адам — Христос — борется со злом