Слушая животных. История ветеринара, который продал Астон Мартин, чтобы спасать жизни - Ноэль Фицпатрик Страница 12

был алтарником дольше всех в истории баллифинской церкви, насколько мне известно. Мне нравился сам ритуал, хотя еще больше нравились полученные за эту работу деньги, которые я мог потратить на комиксы, сладости или иные радости во время летних каникул. Я облачался в церковное одеяние и ощущал свою власть и ответственность, когда нес кадильницу с дымящимся ладаном. Кадильница из золотистого металла висела на цепях, и алтарник должен был осторожно ее покачивать, чтобы ладан разгорелся. А потом ее забирал священник и начинал раскачивать более энергично, чтобы что-то освятить или для того, чтобы молитвы прихожан возносились к небесам вместе с дымом ладана. Я хорошо справлялся со своей работой, только один раз аромат фимиама меня усыпил, и я свалился со ступенек прямо под ноги отцу Морану.

В другой раз меня чуть не отлучили от церкви. Во время одной особенно долгой и нудной проповеди я сидел на ступеньках перед кафедрой, с которой обращался к прихожанам отец Моран, прямо у его ног, обутых в сандалии. По какой-то необъяснимой причине мне пришла в голову мысль, что я могу осторожно коснуться большого пальца его ноги. Когда мой палец находился всего в дюйме от носка священника, я получил весьма ощутимый пинок. Внутренне я взвыл, но проповедь продолжалась. Я подумал, что меня линчуют, но вместо этого священник так взглянул на меня, что, если бы взглядом можно было убить, я бы уже оказался на шесть футов под землей. С этого дня я возненавидел сочетание сандалий с носками.

Но самое сложное и почетное для алтарника дело — во время пасхальной процессии нести крест по символичному крестному пути. Денег за это никто никогда не получал, но для такой работы требовались стальные руки, и отец Моран высоко ценил подобное. Если крест во время процессии, которая четырнадцать раз останавливалась для молитвы в память о Страстях Христовых, ни разу не пошатнется, тогда, возможно, на следующей панихиде священник мог позволить служке сидеть у гроба, а это приносило неплохой доход. Мне всегда было очень грустно, когда церемония подходила к моменту распятия Христа, но меня неизменно утешала мысль о грядущих похоронах, где мне будет позволено сидеть у гроба и иметь свой доход от пожертвований скорбящих. Другим неплохим источником дохода были свадьбы. На похоронах и свадьбах я фантастически хорошо умел грустить или радоваться в соответствии с обстоятельствами.

Мои навыки алтарника произвели впечатление на нашего нового приходского священника, отца Мини, и он стал снабжать меня книгами на латыни в надежде, что и пойду его путем. Он не раз беседовал с мамой о моей перспективе стать священником. Моя крестная миссис Данн жила рядом с церковью. Как-то раз, когда я был у нее, она кивнула в сторону церкви и спросила, не хочу ли я когда-нибудь надеть там «большое облачение». Я понял, что она имеет в виду одежду священника. Подняв на нее невинный взгляд, я ответил, что, наверное, никогда не вырасту настолько, чтобы оно было мне впору. Больше она эту тему не поднимала, даже когда я уже вырос и все еще участвовал в мессе, хотя давно перерос свой стихарь и облачение. Отец Мини действительно предложил мне свою сутану, если я продолжу службу при церкви. Но я никогда всерьез не думал о религиозном служении. Хотя я твердо верил в духовную связь всего сущего с Богом, мне было трудно принять на веру историю Адама и Евы — и еще труднее поверить в адское пламя. Однако мне нравилось участвовать в мессе. Ритуал, порядок, предсказуемость и предопределенность — это то, в чем я нуждался в переходном возрасте, который совпал с переходом в среднюю школу, принесшим в мою жизнь неуверенность и нестабильность. Кроме того, в церкви меня уважали и хвалили, что нечасто случалось в реальной жизни.

В качестве алтарника я должен был присутствовать на праздниках для стариков в местном общественном центре, где я получал божественное угощение. Я пользовался большим успехом у всех дам определенного возраста, с которыми танцевал и вальсировал. И, что самое главное, после каждого танца я получал в награду любимый молочный бисквит в шоколаде. Я ни в коем случае не был хорошим танцором, но в такой компании мог считаться весьма ловким. К тому же знание ирландских танцев сослужило мне хорошую службу, и я от души наедался любимым лакомством, которое в те времена казалось мне вершиной кондитерского мастерства.

Всякие сладости, в основном испеченные мамой, я всегда в изобилии получал на мой день рождения. Каждый год она прикладывала массу усилий, чтобы испечь фантастический торт и массу булочек с глазурью. Я всегда считал маму лучшим пекарем во всей Ирландии. Ее фирменным блюдом были кексы со смородиной и глазурью. На день рождения ко мне всегда приходили мои одноклассники — Ларри Уолш и Терри Мур. Мы играли в прятки и в «музыкальные стулья». Для меня это было главным событием года, потому что во все остальное время в моей жизни была в основном работа. Все мы жили довольно далеко друг от друга, поэтому часто играть не удавалось, но день рождения был особым событием. Вечером этого дня мне не нужно было ничего делать, и я мог только есть и играть, ни о чем не думая.

Но самую большую радость мне доставляла ежегодная семейная поездка в Трамор, приморский курортный городок в графстве Уотерфорд, где мы каждое лето на две недели арендовали автофургон. Целый год я складывал все заработанные в церкви и на ферме нашего соседа мистера Льюиса деньги в жестяную банку из-под растворимого шоколадного напитка «Овалтин», которая хранилась в моей комнате, в ящике деревянного розового шкафа, вместе с другими сокровищами — любимыми брелоками, комиксами, шоколадными батончиками или конфетами, которые мне удавалось тайком добыть во время Великого поста. Я запирал этот ящик, чтобы до него не добралась Жозефина. Весь пост я мечтал о шоколадках и периодически заглядывал в ящик, чтобы проверить свою заначку и пересчитать деньги, приготовленные для далекого райского Трамора. Сорок дней и сорок ночей Великого поста — с Пепельной среды до Пасхального воскресенья — отец Моран призывал прихожан к умерщвлению плоти и самоотречению, чтобы покаяться и открыть себе путь к небесному раю. Но, честно говоря, для меня в то время желанней был рай земной — заветный Трамор.

Когда наступал день поездки, мама и все дети грузились в наш серый «Моррис-Минор», а отец садился за руль. В этой небольшой машине могло помещаться до девяти человек. Трое