Варвара Самсонова - Дочь Сталина Страница 12

Но именно в этот октябрьский и послеоктябрьский период начали складываться отношения Иосифа Виссарионовича с женщиной, которая сыграет огромную роль в его жизни и станет матерью двоих его детей — Василия и Светланы.

История жизни Надежды Аллилуевой, матери Светланы, вчерашней гимназистки из Питера, интеллигентной девушки из революционно настроенного семейства, связавшей свою жизнь с героем-подпольщиком, которому суждено было стать безраздельным властелином одной шестой части мира, в чем-то глубоко типична для того времени.

Если рассматривать ее вне политического контекста, что, собственно, и делают некоторые исследователи и писатели, как историю любви молоденькой, романтической девочки к человеку, годившемуся ей в отцы, уже имевшему и семью, и большой жизненный опыт, к человеку, не слишком образованному и грубому, то и тогда эта история поражает своим драматизмом.

Но она вырастает до масштабов подлинной трагедии, если все-таки попытаться не отделять ее от истории всего народа и не выносить за скобки «большой политики».

Надежда все-таки была не обычной мечтательницей, которые, как правило, после замужества обретают житейскую мудрость, тихо жиреют в тени своих знаменитых мужей, постепенно превращаясь в махровых обывательниц и накопительниц добра. Если б в ней имелись зерна спасительного мещанства, ее муж как раз и являлся тем существом, тем человеком, который охотно дал бы им прорасти и принести значительные плоды на семейной ниве. Ему нужна была тихая, покорная жена, идеал восточного мужчины, живущая исключительно интересами мужа и детей.

Но, увы, мечтательность Надежды была замешана не на трогательных повестях Лидии Чарской и не на романах Вальтера Скотта, а на тех легендах, которые создавали сами про себя большевики и которые она, существо юное и неиспорченное, принимала за чистую монету. Главной из них, соблазнившей самые возвышенные умы, была легенда о том, что все они, революционеры, работают не для себя, а бескорыстно служат будущему, «коммунистическому далеку».

Подобная легенда, как правило, возникает в умах на разломе двух времен, когда одним людям и классам предстоит сойти с исторической арены, а другим занять освободившееся место.

В эту красивую сказку, как в широкую реку с бурным течением, вливаются мелкие легенды и семейные предания, одно из которых, скорее всего, сыграло роковую роль в жизни юной Надежды.

Как-то еще в 1903 году двухлетняя Наденька, играя на набережной в Баку, вдруг упала в море. Нерадивая мать, отпустившая девочку от себя, страшно растерялась. Но ее собеседник — им был Иосиф Джугашвили, — ни минуты не размышляя, бросился в воду. И не успели волны сомкнуться над головой ребенка, как он подхватил Наденьку и вынес ее на берег…

Такая история всегда оставляет неизгладимый след во впечатлительных душах. И Надя всегда помнила о том, что обязана жизнью «горному орлу», «чудесному грузину».

Снова им встретиться довелось лишь в марте 1917 года, в Петрограде, куда тридцативосьмилетний Коба вернулся из сибирской ссылки. Он приехал прямо к Аллилуевым, не задумываясь, поскольку все эти годы регулярно переписывался с отцом Надежды, Сергеем Яковлевичем.

Аллилуевы жили тогда в четырехкомнатной квартире, имели дачу, куда летом Надю, ее сестру и братьев отправляли отдыхать. Надежда училась в гимназии, музицировала, много читала и переписывалась с друзьями своих родителей А. И. и И. И. Радченко. Эти письма сохранились. В них нет никакого намека на глубокую внутреннюю жизнь души и сформировавшийся ум, умеющий выделять из потока впечатлений важные события. И немудрено — в ту пору Наде было только шестнадцать лет.

«…Завтра из-за холода не пойду в гимназию. Только что вернулась с урока музыки, очень озябла. 3 января выдержала экзамен на «5»! Я очень довольна, что мои труды не пропали зря; мне немного трудно, но бросать я все же не хочу» (январь 1917 года).

«А теперь занятия на четыре дня прекращены ввиду неспокойного состояния Петрограда, и у меня теперь есть время. Настоящее положение Петрограда очень и очень нервное, и мне очень интересно, что делается в Москве… Занятий у нас после Рождества очень мало, то было холодно, то я болела, а теперь на улицу не выйдешь. Написала бы подробнее, в чем дело, но, думаю, в письме не стоит распространяться. Все эти дни буду читать Чехова, а то очень скучно» (27 февраля 1917 года).

Пока Надя читала Чехова, произошла февральская революция. Царь отрекся от престола. Власть перешла к Временному правительству.

Летом Надежду, как всегда, отправили на дачу, а ее комнату занял скрывавшийся от Временного правительства Ленин.

Из развернувшейся травли в печати против Владимира Ильича стало ясно, что над ним готовится расправа. Здесь же, у Аллилуевых, состоялось совещание между Лениным, Ногиным, Орджоникидзе, Сталиным и другими соратниками Ильича, рассматривался вопрос, надо ли ему реагировать на требования властей отдать себя в руки правосудия. Мнения разделились. И тогда Сталин, до сих пор не обнаруживший своей позиции, вдруг произнес:

 — Товарищу Ленину надо скрыться. Юнкера не доведут его до тюрьмы. Убьют по дороге.

Он так веско произнес это, что с ним решили согласиться.

На Сталина и была возложена эта задача — проводить Ильича, переодетого и загримированного, на вокзал и посадить в поезд, идущий в Сестрорецк.

К осени братья и сестры Аллилуевы возвратились домой, чтобы продолжить учебу. Надежда продолжает аккуратно писать супругам Радченко письма.

«У нас теперь такая спешка с занятиями, да у меня еще часа два в день отнимает музыка. Вот я Вам пишу — уже 12-ый час, а я еще не выучила французский. И так каждый день, раньше часа не ложусь. Уже все лягут, а я все сижу, долблю…

Уезжать из Питера мы никуда не собираемся. С провизией пока что хорошо. Яиц, молока, хлеба можно достать, хотя дорого… Вообще, жить можно, хотя настроение у нас (и вообще у всех) ужасное, временами прямо плачешь; ужасно скучно и никуда не пойдешь. Но на днях с учительницей музыки была в Музыкальной драме и видела «Сорочинскую ярмарку», остались очень довольны. В Питере идут слухи, что 20 октября будет выступление большевиков, но это все, кажется, ерунда…»

Надю, конечно, нельзя обвинить в недальновидности, когда она называет будущую Великую Октябрьскую социалистическую революцию «выступлением большевиков». В те времена даже наиболее проницательные умы не понимали, что вот-вот свершится государственный переворот, который ввергнет Россию в пучину страшных несчастий.

Надежда продолжает добросовестно описывать события: