Алла Дудаева - Миллион Первый Страница 12

Из-за смены воды и еды у некоторых из нас начались желудочные проблемы. Когда пришел Амаци, я попросила у него лекарство от расстройства желудка. А оно тут, под ногами, — улыбнулся он и провел рукой по одному из зеленых растений, обрывая маленькие шишечки вместе с листьями. — Вот вам лучшее лекарство на свете! Шесть-семь шишек — и все как рукой снимет.

Тут это с каждым случается с непривычки к нашей свежей пище и горному воздуху. Зато когда я спускаюсь в Грозный, кажется, что на плечи мне навалили огромную тяжесть, такой чугунный воздух внизу. Если бы не эти горы, я бы уже умер».

Мы прошли между гор на следующую долину. Большое плато в ее центре было окружено руслом горной речки, огромной подковой огибающей ущелье. Спустились в ущелье и долго шли по песку, камням и прозрачной воде, стремительно бегущей в узком пространстве между скалами, кое-где смыкающимися над головой. В сумраке виднелись ниши в скалах, дно которых было устлано ветками и травой. Кто же тут жил? Подростки оторвались далеко вперед. За ними, переговариваясь, двигался Джохар с группой мужчин, следом дети, замыкали цепочку женщины. Мы поднялись на утес к Домику мертвой девушки. Какие-то древние языческие символы, высеченные в верхней части стен, привлекли наше внимание. «Круг, переходящий в бесконечную спираль, — возможно, символ развития Вселенной, жизни, Солнца, — задумчиво произнес Джохар, бережно касаясь одного из знаков. — Жаль, что среди нас нет археолога». Когда возвращались обратно, увидели отпечатки лап большой рыси на наших следах, оказывается, все это время она кралась за нами… Так вот кто жил в этих сумрачных пещерах!

Каждый раз после наших путешествий за пределы Ялхороя живущая у выхода из долины семья скотоводов встречала и кормила нас, еле живых от усталости. Они были совершенно незнакомыми нам людьми, просто исполняли священный для всех чеченцев, и кавказцев вообще, долг гостеприимства. Хозяйка снимала с огня большую кастрюлю с картошкой и тушеным мясом, подавала горячие лепешки. Их малолетние дети с любопытством разглядывали диковинных, «городских», гостей, затаив дыхание, слушали наши рассказы. Овцы вольно паслись на зеленых склонах долины — дикие звери избегали открытых мест. А в то ущелье, по которому мы столь беспечно путешествовали, как оказалось, даже охотники не рисковали спускаться.

Возвращались мы по дороге, петляющей среди бесконечных вершин, ярко розовеющих на фоне ослепительно сапфирового неба с правой стороны и постепенно темнеющих кряжей — с левой. Переливы красок, сопровождавшие наступление темноты, очаровали меня. Нежные, размытые, почти прозрачные контуры вершин окрашивались в сиреневый, затем лиловый и, наконец, обретали чернильно-фиолетовый оттенок, окончательно слившись с глубокими черными впадинами ущелий. А мимо окон нашей машины проносились заросли кустарника, пламеневшего по обочинам дорог, которые перемежались островками густой изумрудно-зеленой травы. Расположившись у разгорающегося костра, отдыхали после трудового дня, оставив неподалеку свои передвижные улья, пчеловоды. Мы остановились купить меду, который нам налили прямо в подставленный эмалированный тазик, не взяв ни рубля. А узнав фамилию и имена предков, принялись настойчиво приглашать к костру.

Для Джохара это была не просто родина, земля предков. Это было место, где он черпал силы. Несколько раз мы выезжали в Ялхорой, и всегда он брал меня с собой. В ответ на недоумевающие взгляды и плохо скрываемое недовольство остающихся родственников Джохар с легкой улыбкой говорил: «Она будет рисовать и рассказывать…»

Все братья и сестры Дуки жили примерно одинаково, С правой стороны от Басхана, через забор, жил старший брат от другой матери, Даны, Мурзабек, женатый на ингушке Малике. Малика умела готовить, как никто другой, ее вкусные чепилгаш (лепешки с соленым творогом) и хингал (с тыквой), облитые свежим растопленным сливочным маслом, таяли во рту. Она, как челнок, сновала по двору целыми днями, успевая все по хозяйству. Четыре дочери и три сына тоже отличались большим трудолюбием и аккуратностью. В небогатом доме с цветными портьерами всегда было уютно и тепло. За что бы Малика ни принималась, во все она вкладывала душу и все получалось как-то по-особенному. Она работала на кондитерской фабрике и возвращалась с работы с полными сумками горячих булочек и ватрушек для своего большого семейства. На две небольшие зарплаты прокормить детей было трудно.

Мурзабек, сколько я его помню, был уже пожилым и больным, но очень добрым человеком. Он долго работал сторожем, а потом стал получать небольшую пенсию. Обычно Мурзабек сидел, греясь на солнышке, около дома, а девочки наливали ему то и дело горячий чай. За это Джохар шутя называл его министром. Однажды, посмотрев против света на его голову, я поразилась тому, как редкие стриженные волосы, просвечивая на солнце, напоминают иголки кактуса, и сказала ему об этом. «Кактус и есть, — сердито бросила Малика. — Сидит у окна и пьет воду целыми днями». Но ее энергии хватало на двоих, она по-своему любила его, гордилась званием хорошей хозяйки, а прозвище Кактус осталось на долгие годы. Мурзабек никогда на меня не обижался. С его дочками — Асет, Марет, Аминат и Минат — я дружила долгие годы, а мальчики не спускали моих детей с рук и очень их любили.

Напротив был дом № 1, там жил самый старший брат Дуки от другой матери — Бекмурза, или Вати (дядя), как его называли все. Он работал заведующим металлоскладом и поэтому жил немного богаче остальных. Вати всегда шутил, но за его непростыми шутками чувствовались недомолвки, и я никак не могла понять, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Его жена Хамила работала на грозненском рынке и была немного моложе его и выше ростом. В молодости, видимо, она была красавицей. От ее красоты остались серо-голубые глаза с густыми ресницами и гордая прямая осанка. Все, что Хамила думала о человеке, она выпаливала не задумываясь. «Пулемет» — шутя называл ее Вати, наблюдая за реакцией собеседника на тираду своей воинственной половины. А мне она своей мужественностью иногда напоминала вождя краснокожих, и я часто, смеясь, говорила ей о том, что вполне могла бы нарисовать ее строгий профиль с качающимися на голове перьями на фоне пламени костра.

На улице Ялтинской жил еще один старший брат Дуки — Махарби. Все называли его «друг», потому ли, что он работал шофером такси («друг, подвези»), или из-за простоты и безотказности нрава. У него было шестеро детей.

Еще на несколько улиц ниже жила их сестра Басира, тоже с многочисленным семейством.

Каждый вечер Дуки делал «обход» родственников, которые обижались, что мы всегда останавливаемся у Басхана, но ведь там жила его мать. Зато этот «обход» сглаживал все обиды: Дуки шел впереди, за ним — ватага племянников. Переступая с сияющей улыбкой порог, он вскидывал в приветствии руку и произносил громогласно, как заклинание, слова древнего чеченского приветствия: «Марша айла!» («Живите свободными!») Ото-всюду сыпались ребятишки, радостно выкрикивая: — Марша вог ийла!» («Приходи свободным!») Начиналась кутерьма, он подкидывал их в воздух, тормошил, они скакали вокруг и карабкались на него, как на дерево… «Идут слоны султана!» — восклицал Дуки, неся по ребенку на каждой руке и целую ватагу на спине.