Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Плескачевская Инесса Страница 12

У капитана ледокола Николая Максимовича Штуккенберга, художника-мариниста, был патефон – сокровище! Он отдал его генеральному консулу СССР Михаилу Плисецкому, который вместе с семьей плыл к новому месту работы, папе озорной девчонки: пусть слушают музыку. Да вот беда: только одна пластинка была у капитана – с записью оперы Жоржа Бизе «Кармен». Заслушали ее, кажется, до дыр. Именно здесь, на ледоколе «Красин», маленькая рыжеволосая девочка Майя впервые услышала музыку, которая станет ее судьбой.

Когда рыжеватому мальчику Робику, росшему в старинном Алексине и с детства интересовавшемуся музыкой, было 9 лет, его талант заметила гастролировавшая в городе знаменитая актриса Вера Пашенная и за свой счет отправила учиться в Центральную музыкальную школу при Московской консерватории. Там он побывал на опере «Кармен» в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. «Хотите верьте, хотите нет, а первое в моей жизни детское художественное впечатление составила как раз “Кармен”. Хорошо помню, как Цунигу сажали в бочку: придя домой, я рисовал эту бочку. С этого началась жизнь», – через много лет вспоминал Родион Щедрин. Скажи ему кто тогда, что годы спустя его имя будет стоять в афишах «Кармен» рядом с именем великого француза, вряд ли поверил бы.

На Шпицбергене – в холодном, суровом краю, где полгода не бывает солнца, – решилась судьба Майи Плисецкой. Там, в местном клубе, она вышла на сцену в крошечной роли в опере Даргомыжского «Русалка», которую поставила ее мама Рахиль, еще недавно актриса немого кино, – вышла и пропала с головой: все дни напролет теперь только и делала, что кружилась в танце. Родители решили по возвращении в Москву отдать Майю в хореографическое училище.

Через много лет этих рыжих – Майю и Родиона – соединит музыка. И любовь.

И «Кармен», конечно.

Рождение балерины

Балет – искусство, подчиненное строгим канонам и правилам, где артист – средство выражения для хореографа, который вместе с композитором рождает мысль, главную идею любого спектакля. Задача артиста – донести эту идею и мысль до зрителя, ведь сами хореографы крайне редко танцуют (хотя, конечно, случается: Ролан Пети в своих спектаклях танцевал). У каждого (ну, хорошо – почти у каждого) балетного движения есть свое название, будущих артистов с детства учат, как правильно (это важно – чтобы именно правильно, академично) эти движения исполнять. И если, например, в писательском деле стереотип, шаблон – грех большой, то в танце следовать правилам – норма. И все же есть одно «но». В театрах достаточно балерин, которые делают все правильно, технично и красиво, но они не становятся великими, их имена не произносят с придыханием поклонники по всему миру. Почему? Потому что нет индивидуальности, собственного, ни на кого не похожего, лица. На самом деле это не просто – привнести неповторимую себя в каждую роль, исполнять партию технично, правильно и красиво, и в то же время оставаться собой, никому не подражать и никого не повторять. Майя Плисецкая была именно такой – индивидуальностью – с самого начала, с первых шагов на большой сцене.

Плисецкую приняли в труппу Большого театра в военном 1943 году. Первого апреля. С годами эта дата, поначалу воспринимавшаяся как некий курьез, стала производить на нее мистическое впечатление – чем дальше, тем сильнее. «Есть в этом что-то дьявольское – быть зачисленной в труппу в день, когда нельзя никому верить», – сказала она накануне празднования 50-летия творческой деятельности. В первый же год работы в театре она исполнила партию Маши в «Щелкунчике», станцевала Фею Сирени и Фею Виолант в «Спящей красавице», па-де-труа в «Лебедином озере», фрески в «Коньке-Горбунке» (на музыку Цезаря Пуни), мазурку в «Шопениане» и много чего еще – в общей сложности подготовила двадцать ролей.

Тогда же, во время войны, ей удалось несколько месяцев поработать с Агриппиной Вагановой, о чем я рассказывала в предыдущей главе. С Вагановой Майя подготовила свою первую сольную партию – мазурку в «Шопениане», в которой впервые ярко проявился ее динамичный, стремительный прыжок. Очень скоро он сделает балерину знаменитой. Впрочем, известность ей принесет не только прыжок. Тогда же, в свой первый год в театре, она начала рассеивать создавшееся в школьные годы мнение, что из Плисецкой вырастет балерина лирического плана. Сейчас то школьное пророчество звучит немного странно, правда? На самом деле она универсальная балерина, а это случается в балетном мире не так часто.

Первую – и очень неожиданную – славу Майе принесла партия Маши в балете «Щелкунчик». О дебюте, который состоялся 6 апреля 1944 года, написала газета «Комсомольская правда», и… юную балерину завалили письмами с фронта бойцы и офицеры. Конечно, они не видели ее на сцене, но такова была сила печатного слова (и вера в него), а еще больше – тоска по мирной жизни, в которой существуют театры и юные прекрасные балерины. Суровые мужчины писали с передовой – поздравляли, желали успехов, радовались, что в советском балете растет такая прекрасная балерина, говорили, что надеются увидеть ее на сцене. Некоторые звали замуж – как без этого? Отвечать на каждое письмо возможности никакой не было, а потому юная (и, наверное, немного смущенная) Майя обратилась сразу ко всем своим адресатам по радио. Была тогда специальная программа для этого – «Письма на фронт». Это была слава, пришедшая практически сразу, с первой большой сольной партии. И эта слава не покинет ее уже никогда.

С самых первых выступлений было очевидно: на сцене Большого появилась танцовщица больших технических возможностей и яркой индивидуальности. «Природа необычайно щедро одарила Плисецкую, – писали авторы брошюры “Майя Михайловна Плисецкая”, изданной в 1953 году, когда балерине присвоили звание заслуженной артистки РСФСР. – Стройная фигура, гибкие и выразительные руки, врожденные пластичность и музыкальность, высокий и легкий прыжок словно создали ее для танца. Годы обучения в балетной школе сформировали Плисецкую как артистку балета, для танца которой характерны красота и благородство линий, сочетание лирического дара и яркого темперамента, сильная и точная техника исполнения. Однако в первый год работы в Большом театре у Плисецкой все же преобладает стремление к техническим достижениям, к технической виртуозности за счет актерской выразительности исполнения».

Правда, скептиков, видевших в Майе виртуозную «техничку», поуменьшилось после ее дебюта в 1945 году в партии Раймонды в одноименном балете Александра Глазунова. А доброжелатели назвали эту роль «рождением балерины». Своей Раймондой Майя доказала: танцевальная техника для нее – лишь средство для создания образа. «В ее исполнении появилась глубокая осмысленность, сердечность, выразительная актерская игра».

Накануне премьеры Плисецкая говорила в интервью «Комсомольской правде»: «Я очень счастлива и очень волнуюсь перед выступлением. В течение месяца я много работала над чистым, нежным образом Раймонды. Мне хотелось передать пленительные черты девушки, проносящей через все испытания свою любовь к рыцарю де Бриену. Партия Раймонды технически сложна и требует большого физического и нервного напряжения от исполнительницы. Достаточно сказать, что первый акт идет более часа, в течение которого нужно много танцевать. Или вот деталь – за время балета мне придется пять раз менять костюм».

Через много лет солист балета Юрий Жданов скажет, что Плисецкой подвластны практически все сферы в танце – даже бессюжетные балеты со слабой драматургией. При одном, конечно, условии: в них есть талантливая хореография. Вот как в «Раймонде». Сами артисты про такие спектакли говорят, что в них нужно танцевать музыку – не «под музыку», а именно музыку. Плисецкая, отличавшая необычайной музыкальностью, всегда танцевала именно музыку. Вспоминая «Раймонду», Юрий Жданов говорил: «Спектакль может стать скукой, наказанием в одном случае и праздником – в другом. Все зависит от балерины. Плисецкая действительно обращается к музыке, которую понимает в совершенстве, но еще лучше она чувствует и понимает хореографию. Артистка исполняет великолепную балетную симфонию. Не побоюсь утверждения: танец Плисецкой в “Раймонде” равен музыке, а, может быть, и выше ее».