Владимир Теляковский - Воспоминания Страница 12

   Ему, например, некоторые артисты серьезнейшим образом доказывали, что, по правилам драматического искусства, на сцене необходимо произносить некоторые слова совершенно особенным образом, как их нигде не произносят. Певцы доказывали, что петь надо таким образом, чтобы никак нельзя было разобрать ни одного слова: будто бы в этом заключается высшая школа пения. Артисты балета уверяли, что достоинство некоторых танцев зависит от чрезмерной высоты поднятия ног и при непременном условии, чтобы юбки тюника были достаточно коротки. Костюмеры уверяли, что красота костюмов зависит от дороговизны подкладки, вшитой внутри складок, которую нельзя было никоим образом видеть. Убеждали также, что от декорационного холста, какого бы размера он ни был, остатков никогда оставаться не может, хотя бы размер самой декорации требовал лишь половины отпущенного холста,-- словом, .., даже черный цвет подвергся сомнению, черный ли он действительно или это только кажется неопытному директору, и т. д. и т. д. Против всего этого князь Волконский осмелился с первых же дней своего назначения протестовать. Ему не без основания показалось, что его околпачивают, и он заявил протест, ибо считал, что по многим даже театральным вопросам рассудок требует определенных, а не театральных ответов. Но тут пошла невообразимая травля: побежали в редакции с жалобами на нового директора; печать приняла всех угнетенных под свою защиту, всех, кроме молодого, неопытного и самонадеянного, по мнению театральных служащих, директора, этого чиновника-бюрократа. Появились вскоре статьи во всех газетах, что директор, у которого еще молоко на губах не обсохло, начинает учить ученых артистов, техников, художников и других непогрешимых специалистов.

   Пошли жалобы министру, канцелярии, обществу. В такой-то пьесе такая-то артистка отказалась играть, ибо обижена была на замечание, сделанное ей директором. М. Г. Савина на сделанное ей пустячное замечание повторила ошибку еще резче.

   Н. И. Фигнер решил не петь такую-то оперу, и понадобилось вмешательство Ю. Ф. Абаза, чтобы написать трактат о примирении Н. Н. Фигнера с директором. М. Кшесинская юбки еще укоротила и т. д. Чиновник особых поручений при директоре -- редактор "Ежегодника" С. Дягилев, не так давно князем Волконским приглашенный, заявил откровенно своему начальнику, что он бесхарактерен и слаб и что давно пора ему отречься от короны директора и передать полномочия свои ему, С. Дягилеву, и издаваемому им журналу "Мир искусства"; самому же князю Волконскому, если он очень того желает, можно разрешить остаться, но лишь в качестве зрителя -- сохраняя при этом, однако, ответственность. Князю Волконскому такое предложение показалось неприемлемым, и он с Дягилевым разошелся.

   Все, что я здесь кратко описываю, не есть плод моей фантазии и нисколько не преувеличено. Все записано было у меня по дням, и, когда обстоятельства позволят, я все эти мелочи подробно опишу, разрабатывая мои дневник. Сам я в Москве вначале прошел подобную же школу, хотя в Москве гг. артисты были много скромнее и покойнее. В Петербург же, куда я был назначен после трех лет управления московскими театрами, я приехал в театральных делах несколько уже обстреленным, но и то было вначале нелегко.

   После всего вышеизложенного ясно будет, почему князю Волконскому было душно спать в своей небольшой по размерам спальне. Ему вообще не спалось. Постоянные телефоны, анонимные письма, жалобы, газетные статьи -- все это вместе взятое доводило его до полного отчаяния, и, после второй крупной истории с Кшесинской, ему пришлось уйти.[12]

   Лично у меня о князе Волконском сохранились самые лучшие воспоминания, как о человеке любящем театр, как о чуткой, художественной натуре, свободной от всякой рутины и условности, натуре ищущей, редко удовлетворенной и всегда искренне радующейся успеху других, хотя бы это были и его конкуренты. Его отношение ко мне, сначала как к его подчиненному, потом как к его конкуренту и, наконец, как к его заместителю, было, совершенно исключительное, а так как о настоящем я привык судить по мелочам, то самое сильное впечатление на меня произвело его отношение ко мне, когда я, будучи назначен на его место, приехал к нему осматривать бывшую его и будущую мою квартиру в дирекцию. Надо иметь много такта, настоящей порядочности и благородства, чтобы так просто и приветливо принять меня, как это сделал он.

   Князь Волконский всегда любил театр. Пробыв на посту директора полтора года, он, несмотря на все неприятности, театр полюбил еще больше; понравилась ему и директорская корона, положение руководителя этого коллектива искусства. Ничего в жизни своей он так не хотел, как стоять во главе театров. Уходить ему было грустно, и его самолюбие было справедливо оскорблено, ибо уходил он из-за чистой ерунды.

   Совестно даже было сознаться, каков был повод ухода. Но, благодаря взбалмошности Кшесинской и поддержке ее великим князем Сергеем Михайловичем, положение Волконского стало совершенно невозможное, и как он ни надеялся на откровенное объяснение с государем, из этого объяснения ничего не вышло, и он должен был уйти.

   Все, что им, как директором театров, было намечено к исполнению, начиная с предположения к постановке "Ипполита" в Александрийском театре и балета "Волшебное зеркало" в Ма-риинском, было мною точно исполнено и с особенным вниманием.

V

Московская контора императорских театров.-- Управляющий делами театральной дирекции Погожев. -- Мои московские сослуживцы. -- Бумажное царство. -- Канцелярские поручики.

   Чтобы окончить характеристику лиц, стоявших во главе театров в эпоху моего пребывания в Москве на посту управляющего московскими театрами, мне остается сказать несколько слов еще об одном моем начальнике, В. П. Погожеве, состоявшем тогда помощником И. А. Всеволожского и занимавшем новый, специально для него придуманный пост управляющего делами дирекции.

   Владимир Петрович Погожев долго управлял петербургской конторой императорских театров и был непосредственным помощником Всеволожского по проведению всех реформ театральной дирекции в 1882 году. В дирекции он пользовался большим влиянием. Влиял он и на самого Всеволожского во всех делах театральных, в особенности идущих по направлению от Всеволожского вниз; что касается дел в направлении от Всеволожского к министру и далее до государя, едва ли Погожев имел сильное влияние. Не будучи человеком светским, он мог быть в курсе отношений Всеволожского к министру двора и государю лишь постольку, поскольку сам Всеволожский его в эти свои дела и отношения считал нужным посвящать. Уход Всеволожского с поста директора для Погожева был совершенно неожиданным.