Анна Тимофеева-Егорова - Держись, сестренка! Страница 12

Однажды ему пришлось лететь на боевое задание одному — прикрывать железнодорожную станцию, где разгружали эшелон с боеприпасами. Истребители, как правило, летали парой, а тут один…

Поначалу все шло спокойно. Летчик зорко следил за воздушной обстановкой в районе станции и вот в разрыве между ярусами облаков заметил немецкий бомбардировщик. Лука ринулся наперерез «хейнкелю». Атака его была неожиданной — пулеметная очередь прошила гитлеровский самолет, и тот, круто снижаясь, стал удирать. Муравицкий догнал фашиста и вновь открыл по нему огонь, но вдруг пулемет замолчал. Очевидно, кончились боеприпасы. Тогда Муравицкий решил таранить врага. Пристроившись почти вплотную, винтом своего самолета он ударил по хвосту «хейнкеля». Гитлеровец врезался в землю.

22 октября 1941 года старший лейтенант Муравицкий Лука Захарович за мужество и отвагу, проявленные при выполнении боевых заданий, был удостоен звания Героя Советского Союза. А спустя месяц, 30 ноября, он погиб, защищая небо Ленинграда…

Но это еще все впереди. Пока же мы отрабатываем пилотажные фигуры в зонах, неподалеку от аэродрома, изучаем устройство парашюта, его укладку и правила прыжка. Предстоит постичь и это — возможно, пригодится…

Осенью, когда учебная программа на самолете У-2 была закончена, к нам на аэродром приехала государственная комиссия НКО (Наркомата обороны). Вначале экзаменовали по всем теоретическим предметам, затем стали проверять технику пилотирования. Все мы выполнили пилотаж в зоне на отлично. Комиссия осталась вполне довольна.

Настало время расставаться и нам с лагерем, аэродромом, инструктором, товарищами. Было радостно и чуточку грустно. Радостно, что обрели крылья, а грустно — расставаться ведь всегда грустно…

Я по-прежнему работаю в шахте, после работы открываю библиотеку, расположенную в углу шахтной столовой. Вместо стеллажей для книг — буфеты, и я сижу за ними как буфетчица и выдаю книги.

Через месяц выпускной вечер аэроклубовцев. В театре на Малой Бронной мы вновь собрались вместе. Все принаряженные. Ребята даже галстуки надели. Доклад делал начальник нашего аэроклуба. Он сообщил, что большинство ребят, окончивших аэроклуб, направляются в Борисоглебскую военную школу летчиков-истребителей, и вдруг несколько торжественно, повысив голос, а может быть, мне просто показалось, объявил:

— Есть и одна «женская» путевка. В Ульяновскую школу летчиков Осоавиахима. Ее мы решили предоставить… Анне Егоровой.

От неожиданности и радости у меня перехватило дыхание. Неужели мечта, которую вынашивала, осуществится?..

В перерыве меня все поздравляли, а я все еще не верила, боялась верить, что так будет. Поверила только тогда, когда пoлyчил направление в школу и проездные документы до Ульяновска.

И вот уже пройдена врачебно-летная комиссия. После мандатной комиссии ждем списков о зачислении. О радость! Я принята!

Выдали нам обмундирование — брюки, гимнастерки с голубыми петлицами, ботинки с крагами. Кажется, лучшего наряда в своей жизни я не носила, хотя и размер его был заметно великоват. Все мне нравилось в школе, начиная с подъема и физзарядки до прогулки с песней перед отбоем ко сну. Занимались много. По учебе у меня все шло хорошо.

Новый, 1938 год встречали весело. И вдруг однажды прямо с занятий вызывают:

— Егорова! К начальнику.

Когда я вошла к нему в кабинет и доложила, все сидящие за столом встретили меня молча, только очень хмуро посмотрели в мою сторону.

Я стою по стойке «смирно» и жду.

— У вас есть брат? — слышу голос.

— У меня пять братьев, — отвечаю. o

— Егоров Василий Александрович!

— Да, это мой старший брат.

— Так почему же вы скрыли, что ваш брат враг народа?!

— Он не враг народа, он коммунист, — гневно выговорила я, хотела еще что-то сказать, но от волнения у меня сразу пересохло во рту и получился какой-то шепот.

Я уже и лиц сидевших не видела, и слышала плохо, только в груди все сильнее и сильнее стучало сердце. Оказывается, брат-то в беде. А я и не знала…

— Мы исключаем вас из школы!

Не помню, как я вышла из кабинета, как переоделась в каптерке в свое гражданское платье, как за мной закрылись двери школы…

Опомнилась на крутом берегу Волги за городом. Порылась в карманах — нашла комсомольский билет, красную книжечку с эмблемой метро — благодарность от правительства за первую очередь Метростроя. И все. Ни одной копейки. В мучительных терзаниях, тревоге я направилась к горкому комсомола..

Секретарь горкома выслушал меня внимательно. Долго молчал. Потом потер руки и горячо заявил:

— Придумал, Егорова! Пойдешь работать в трудколонию НКВД для малолетних правонарушителей. Будешь там до очередного набора в школу. За это время все утрясется, и ты поступишь опять. Начальником колонии старый коммунист Молнин — он поймет. А впрочем, идем к нему…

Так я поселилась при колонии в маленькой комнатке деревянного дома. С душевной теплотой вспоминаю сейчас работу с неугомонной ратью «трудных» ребят. Работать с ними было удивительно интересно. Но как только я узнала о дополнительном наборе в училище, тут же отнесла заявление в приемную комиссию. На предварительной беседе в приеме мне было отказано.

— У вас нет направления из аэроклуба, — объяснили мне.

— Но ведь оно было из аэроклуба Метростроя.

— Никаких ваших документов у нас нет! — отрезали мне и пригласили следующего.

Через неделю я ехала в поезде через Москву к брату Алексею в город Себеж. В Себеже брата не оказалось: его перевели на новое место службы. Денег у меня оставалось всего лишь двенадцать рублей — это как раз до Смоленска, как выяснила на вокзале. А то, что в Смоленске был аэроклуб, я знала раньше.

И вот рано утром поезд пришел в Смоленск. Город незнакомый. Стою и думаю: куда же идти?.. Как-то само собой получилось, что оказалась у секретаря обкома комсомола.

— Мне нужна работа и жилье, — проговорила на ходу от двери до стола.

— Откуда вы, девушка? — спросил секретарь.

— С вокзала!

— Садитесь и рассказывайте.

— Нечего мне рассказывать, мне нужна работа и жилье, — повторила я упрямо.

— Ну, тогда покажите, какие есть у вас документы?

— Пожалуйста! — И я выложила на стол все, что имела: паспорт, комсомольский билет, красную книжечку с благодарностью за первую очередь метро, удостоверение инструктора-планериста, характеристики и заявление в Ульяновскую Школу летчиков.

Читая документы, секретарь задавал мне вопросы, как бы невзначай сам отвечал, сочувствовал, куда-то звонил, а я сидела на диване и… плакала.

— Ну, рева, пойдем обедать, — слышу его насмешливый, обращенный ко мне голос.

— Не хочу, спасибо!