Владимир Соловьев - Последний солдат империи. Юрий Дмитриевич Маслюков в воспоминаниях современников Страница 12

Юрий Дмитриевич очень любил книги, у него была большая библиотека. Читал постоянно: на кухне, в спальне, в гостиной, – его невозможно было себе представить без книги в руках. Всю жизнь он увлекался классикой и исторической литературой, а в последние годы, к неудовольствию Светланы Ивановны, вдруг запоем стал читать огромное количество детективов, в особенности полюбил американские, круто замешанные. Прочитанные детективы Светлана Ивановна отказывалась держать в доме и выносила в подъезд, к мусоропроводу, но Юрий Дмитриевич все равно чуть ли не пачками приносил все новые и новые.

Думаю, причина тут в том, что для него это была практически единственная возможность посмотреть, как у кого-то, пусть это всего лишь автор детективного романа, хорошо работает голова, лихо выстраивается сюжет, все логично и взаимосвязано. Детективы позволяли ему хоть где-то в современной жизни увидеть работу мысли, которая была абсолютно потеряна в деятельности российского правительства. Потому что наблюдать, как то, что было создано поколениями советских людей в период расцвета великой оборонной индустрии, то, в чем он лично принимал участие, планомерно разваливают, видеть, как постепенно деградируют и исчезают целые научные направления, было физически больно.

Любил музыку – в основном, конечно, классику. Часто ходил со Светланой Ивановной в оперу – и когда они жили в Ленинграде, и когда ездили за границу. «В Бельгии мы слушали «Риголетто», – рассказывала Светлана Ивановна. – Спектакль был поставлен прямо в лесу. Пробираешься по тропинке, стоит замок, рядом устроены сиденья, зрителям выдают пледы… Роль Джильды там исполняла Анна Нетребко, совсем молодая, о ней тогда еще никто ничего не знал. На меня она произвела неизгладимое впечатление». Любил слушать записи Бориса Штоколова и Дмитрия Хворостовского.

Эстраду практически не признавал. Пожалуй, только Иосиф Кобзон, с которым семья Маслюковых была знакома лично, импонировал ему и манерой исполнения, и отношением к работе, и доброжелательностью к людям. Впрочем, был у него в музыке еще один кумир – Владимир Высоцкий, его песни, абсолютно народные по духу, находили глубокий отклик в душе Маслюкова. По дороге на дачу Юрий Дмитриевич всегда включал в автомобиле записи Высоцкого – а машину он водил только сам, не признавал водителей, – и наслаждался ими все время, пока добирался до места. Это его увлечение Светлана Ивановна не разделяла – впрочем, за одним исключением.

Мне потом запомнилась фраза: «Для меня будто ветром задуло костер, когда он не вернулся из боя». Когда Юра ушел, для меня на самом деле погас костер, который меня подогревал, вел по жизни. Он и правда словно не вернулся из боя. У него вся жизнь была бой.

И действительно, вся жизнь Маслюкова напоминала битву. Говорят, что первый инфаркт у него случился в 1989 г., когда он, сидя в зале, услышал, как с высокой правительственной трибуны Генеральный секретарь ЦК КПСС произносит: «Мы решили избрать в члены Политбюро Юрия Дмитриевича Маслюкова». Не потому, что он был против коммунистов, – ничего подобного. Просто он сознавал всю меру ответственности.

Его всегда бросали на самые трудные участки, потому что знали: он все выдержит. Во время расследования причин взрыва на Чернобыльской АЭС председатели Комиссии по ликвидации аварии сменяли один другого. Маслюков был вторым председателем Комиссии. Почему-то он пробыл в той командировке очень долго – все приезжали через месяц, а Юрий Дмитриевич через полтора месяца позвонил жене и сказал: «Похоже, я здесь надолго, приезжай ко мне». И Светлана Ивановна поехала в опустевший, обезлюдевший Киев к нему на свидание.

Конечно, он допустил очень много ошибок, будучи в Чернобыле. Не по работе, нет, – по отношению к себе. В разговорах с ижевчанами Маслюков признавался, что был в Чернобыле совершенно незащищенным – у него даже не было противорадиационного костюма. В конструкторском бюро Ижмаша специально для работы в «горячих» зонах была разработана радиоуправляемая тележка, которая должна была ездить по помещениям, а в Ленинграде – радиоуправляемый робот, подбиравший образцы и складывавший их в тележку. Однако, будучи человеком дотошным и скрупулезным, Маслюков не мог позволить себе целиком полагаться на технику. Он должен был увидеть все собственными глазами и лично потрогать руками – и он ходил по четвертому блоку, одетый только в белый халат и шапочку, – единственный из председателей Комиссии, который входил в четвертый блок.

Когда я посмотрела фильм «Колокола Чернобыля», – вспоминает Светлана Ивановна, – там прозвучала фраза, которая меня резанула по сердцу. Фраза такая: пройдет не один десяток лет, а люди будут ощущать на себе последствия Чернобыля. И я подумала – не отзвуки ли это Чернобыля? Потому что врачи сосредоточили все внимание на его сердце – один инфаркт он получил после того, как его совершенно без предупреждения назначили членом Политбюро, потом еще был инфаркт, – затем, когда у него начался диабет, взялись за почки, все поддерживали, все было компенсировано. Его не считали инвалидом, сахар у него был почти в норме. Он и выглядел очень моложаво, только в последние годы начал ходить с палочкой после перелома, да и от диабета ноги болели. Но его все время поддерживали лекарственно, и он действительно был хорошо компенсирован. Вот только на легкие никто не обращал внимания, а они как раз и дали осечку. Причем упустили ситуацию до последней стадии, когда уже ничего сделать было нельзя.

Глава 3

Поколение, к которому принадлежал Маслюков, хорошо понимало, что такое мир. Детство этих людей пришлось на тяжелейшие годы войны, и они знали, что цена мира очень высока и что мир – это не проведение колоссальных манифестаций в стиле 1970-х гг., не размахивание флажками и лозунгами «Миру – мир!» и «Нет войне!» и не запускание в небо воздушных шаров. Мир возможен был только при серьезной, вдумчивой, тяжелейшей работе по обеспечению обороны и безопасности страны. А чтобы довести обороноспособность до необходимого уровня, отбивающего у противоположной стороны всякое желание предпринимать любую попытку военной агрессии, необходимо было создавать мощнейшую военную промышленность.

Вспомним 1930-е гг. и самое начало 1940-х. Совсем недавно закончилась Гражданская война, страна только-только выбралась из разрухи. Что начали делать в первую очередь? Создали ЦАГИ – Центральный аэрогидродинамический институт, ВИАМ – Всесоюзный научно-исследовательский институт авиационных материалов, ЦИАМ – Центральный институт авиационного моторостроения, создали в Ленинграде «Крыловку» – ЦНИИ кораблестроения и морской техники им. акад. А.Н. Крылова и т.п. Все это базовая технологическая отрасль. Казалось бы, кому нужны были эти корабли и самолеты? В стране нечего было есть, людям негде было жить – но мы думали о перспективе.