Рейнхольд Эггерс - Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940-1945 Страница 12

Через три дня после того, как мы помешали массовому бегству из туннеля в столовой, пропал французский офицер, лейтенант Колен. Как он выбрался на свободу, мы опять-таки не знали, как не знали и в случае с лейтенантом Лере, исчезнувшим в апреле.

Мы заподозрили парк.

В Кольдице послеобеденная прогулка по парку была самым слабым местом во всей нашей системе.

Пленные были замурованы и заперты в своем внутреннем дворе, на всех окнах были поставлены решетки. После попытки побега Сурмановича и Хмеля день и ночь в самом внутреннем дворе дежурил часовой, по всему периметру снаружи здания были расставлены прожектора и караульные и, естественно, ограждения из колючей проволоки семи футов в высоту. И все же наше собственное Верховное командование, несмотря на протесты нашего коменданта, вынуждало нас выпускать людей из этого кольца безопасности каждый день после обеда на два часа, чтобы подышать свежим воздухом и поразмяться, согласно условиям Женевской конвенции. Требовалось почти пятнадцать минут, чтобы спуститься в овраг за замком, на восточной стороне, где мы огородили проволокой пространство примерно 50 ярдов на 200. К нему примыкал чуть меньший, обнесенный оградой и проволокой «загон для овец», как его называли французы. Здесь пленные среди деревьев играли в футбол. По всему периметру загона и второго, большего огороженного пространства во время прогулки мы расставляли часовых. Брали с собой и пару собак. И все же случаи побега, происходившие в течение этих прогулок, заставляли волосы вставать дыбом, своим количеством иллюстрируя (по контрасту) первый принцип, согласно которому пленные должны любой ценой оставаться статичными. Второй принцип, к несчастью, гласил, что они должны всегда находиться в движении (тогда они не успеют проложить туннели и потеряют все свои склады материала и денег). Временной промежуток между применением этих противоречащих друг другу принципов является жизненно важным фактором. К сожалению, в Кольдице данный парадокс так никогда и не был разрешен. Мы держали пленных статичными в их внутреннем дворе, изредка переводя их на другой этаж или другую сторону двора, и тем не менее каждый день выпускали их из этой встроенной тюрьмы под конвоем, и снова и снова кто-нибудь срывался с поводка и убегал.

Подготовка к прогулке была такова: если находилось тридцать офицеров (данное количество было минимальным), мы выпускали их из их внутреннего двора и строили в подъездном дворике между гауптвахтой и аркой. Их пересчитывали и полученную цифру записывали в книге. Караульные становились с каждой стороны процессии, с одного конца шел наш унтер-офицер, с другого — офицер, иногда с собакой в придачу. Направо, быстрым шагом, под арку, затем чуть левее через немецкий двор. Направо, из ворот нашего двора на дорогу, потом налево, с дороги в 150 ярдах, прямо по крутой тропинке вниз, к потоку на дне маленького оврага, прямо, через мост в огороженное проволокой пространство и «стой!». Между дорогой наверху и потоком 50 футами ниже тропинка проходила вблизи нескольких зданий. На этой тропинке было двое ворот, одни — в самом начале спуска, в ограждении с левой стороны дороги, а вторые — чуть ниже, в конце линии зданий. В паре мест часовые пропадали из виду.

Колонна заключенных всегда тащилась и шлепала. Кто-то шел быстро, кто-то медленно. Никто не шел в ногу. Складывалось впечатление, будто раньше никто никогда не маршировал вообще!

В маленьком загоне в одном конце основного огороженного пространства внизу в парке находилась открытая беседка. Дальний конец этого загона ограничивала стена вокруг парка, примерно 10 футов высотой. Она спускалась по склону лощины, перебиралась через поток, 40 ярдов бежала в низине, а затем поднималась по другому склону.

По прибытии в парк все останавливались. Проводился второй подсчет. Затем караульные занимали свои позиции за проволочным заграждением вокруг всей огороженной области, на тридцатиярдовом расстоянии друг от друга, и пленные получали свободу в рамках шестифутового ограждения из колючей проволоки. Внутри, на расстоянии примерно ярда от ограждения и фута или около того от земли была натянута сигнальная проволока. Переступать за нее или подходить к основному заграждению запрещалось под угрозой расстрела.

Примерно через час свисток собирал всех вместе. Счет проводился в третий раз. Подходили караульные, и процессия маршировала или тащилась назад в замок. Тем временем собаки обнюхивали огороженные пространства на случай фальсификации при пересчете. Наверху перед воротами во двор проводился четвертый пересчет, и, если все было правильно, пленных снова впускали назад в их клетку.

А была ли эта адская прогулка необходима?

Женевская конвенция предписывает свежий воздух каждый день. Что ж, можно было бы сказать, что у пленных имелся свежий воздух в их внутреннем дворе, который был примерно 45 на 35 ярдов по величине. Насколько он должен быть свеж? В конвенции насчет этого пункта ничего не сказано. Не говорит конвенция и о том, сколько ярдов для физических упражнений полагается на человека. В ней ничего не говорится о траве или деревьях, как указал наш комендант протестующим старшим офицерам, когда ему удалось прекратить прогулки. Конвенция ничего не говорит и о том, что должно светить солнце, — в ней просто говорится: «Военнопленным должен быть обеспечен свежий воздух». А потому мы согласились, что пленные получали сверх положенной им меры — то есть льготы, когда, в ту первую зиму, мы разрешали им спускаться в парк для разминки. Когда же происходили неурядицы, мы отменяли эту льготу в качестве наказания. Пленные пожаловались: а) они потеряли доступ к свежему воздуху; б) их коллективно наказывали. И то и другое — нарушение конвенции. Держава — протектор англичан, то есть швейцарское государство, довела это до сведения нашего Верховного командования. В ответ наш комендант заявил, что, поскольку на прогулку подчас было трудно завлечь даже 20 процентов заключенных, а обычно хотели погулять лишь 5 процентов, данное «право» казалось не особенно востребованным. Офицеры умоляли своих друзей составить необходимое количество. Но ОКВ сочло, что прогулка являлась правом, которое должно сохраниться, и не была льготой. Мы потеряли очко и очутились перед проблемой, за два часа ежедневно поглощавшей столько же нашего внимания, включая в лучшем случае 40 процентов пленных, что и весь лагерь из 600 человек за сутки.

Я описал процедуру прогулки по парку так, как мы сформулировали ее для наших подопечных, но эти дьяволы распорядились иначе. Сбор перед спуском вниз иногда походил на толпу, бредущую на экскурсию в Шварцвальд. Они сочились из двора через ворота один за другим, они возвращались назад, чтобы пригласить товарища к ним присоединиться. Прежде чем ворота закрывались, всегда происходила штурмовщина. Гомон голосов, говоривших одновременно на разных языках, напоминал попугайное чириканье. Разнообразие униформ и повседневной формы одежды сбивало с толку — одни шли в шортах играть в футбол, другие бегать, третьи покачаться на любезно предоставленном нами турнике. Некоторые шли тихонько почитать в уголке, некоторые «походить», некоторые поговорить, некоторые поспать, некоторые смотреть в оба, некоторые посадить семена в небольшую клумбу, некоторые «посадить» туда же небольшие емкости с контрабандой. Все были одеты кто во что горазд — от униформы до повседневного тряпья.