Христа ради юродивый старец Паисий, рясофорный инок Киево-Печерской Лавры - Владимир Зноско Страница 13

И выхватив младенца из рук обезумевшей матери, замахивается и грозит разбить его на смерть. Прохожие насильно отнимают младенца и возвращают в руки матери. Оказалось, что ребенок прижит без венца, во грехе. И блаженный, предвидя его будущую жизнь, захотел показать его злую судьбу. Ибо, спустя 18 лет, эта же мать многим в Лавре с плачем рассказывала, что ее сын, которого так отличил блаженный старец в младенчестве, не был для нее утехой в старости, а сделался злодеем и попал в тюрьму.

Приходит блаженный к духовнику Дальних пещер иеросхимонаху Вассиану и приветствует:

— Здравствуйте, душечко. Как поживаете?

— Вашими святыми молитвами, о. Паисий. Чем служить могу?

— Да вот нужную вещичку для вас принес.

Нагнулся и достает из-за голенища длинный, поварский нож.

— Не смущайтесь, душечко. Это я вам.

— Ах, что вы? Зачем он мне? Не надо, — испуганно отмахивается о. Вассиан.

— Что такое?! Не надо?! Нет-с, надо, надо, — искусственно строгим голосом отвечает блаженный. — Кровь выпускать! Понимаете ли, кровь выпускать!

На другой день утром возвращается о. Вассиан из церкви и чувствует, что у него кружится голова. Ухватился рукой за стул, но не выдержал и в беспамятстве грохнулся на пол. Призвали докторов, пустили в ход медицинские средства, но тщетно: о. Вассиан скоропостижно скончался от апоплексического удара.

А то приходит, однажды, блаженный в лаврскую гостиницу и просится на ночлег. Был май месяц. Богомольцев в Лавре было много, свободных мест не оказалось нигде. Но из уважения к блаженному поместили его в одном номере с приезжим господином. Господин, увидев перед собой оборванного инока, отчаянно запротестовал. Но о. Паисий едва взглянул своему соседу в глаза, как возмутился духом, схватил нож и с криком: «Зарежу!» — бросился на него. Испуганный «барин» давай Бог ноги. О. Паисий за ним. Собралась толпа народа, вдали показался городовой. Но едва «барин» заметил полицию, как стремительно сел на извозчика и ускакал. Вскоре обнаружилось, что поспешно скрывшийся «барин» — отчаянный преступник, совершивший незадолго до того зверское убийство с грабежом и тщательно скрывавший следы своего преступления.

Отчего же, спросит читатель, блаженный не уличил преступника открыто? А потому, что у преступника было еще другое судилище — совесть. От суда человеческого преступник мог убежать, но от суда своей совести — никогда. Совесть — чудесный врач для потерянной души. Она может возбудить память о Боге, и отсюда может начаться поворот жизни с пути порока на путь добродетели. И сколько было на свете великих грешников, которые, вспомнив о Боге, чувствовали внезапное омерзение к грехам и, обратившись на путь истины, сделались даже святыми!

Такова психология всякой души.

Душа наша, от Бога исшедшая, в одном Боге видит свое благо и к Нему всецело стремится. Но, отягощая душу земными привязанностями и погружая ее в тину житейских забот, мы не слышим тихого голоса нашей души, воздыхающей о небесном блаженстве. От колыбели до могилы мы все стремимся, спешим куда-то. Различные блага все дальше и дальше манят нас. Мы гоняемся за ними, достигаем их, но скоро они перестают удовлетворять нас. На смену им приходят новые желания, новые блага и снова влекут нас в погоню за собой. И опять разочарование, опять новые поиски за новым, большим благом… И так продолжается без конца.

Но счастлив тот человек, который в поисках блага имел одну цель — достижение сокровищ небесных. И если его не отклонят от этого никакие прелести на земном пути, если он не станет считать постоялый земной двор местом своей постоянной жизни, — он найдет на небе блаженный покой от всех своих трудов и печалей земных.

VII

Настроение духа о. Паисия было разное. Иногда он удалялся в уединение, и молясь там по любви человеческой за падший род Адамов, втайне проливал слезы. Иногда же, как упившийся от вина, веселился, упоенный духом, и торжествовал. Но питием ему служили божественные и духовные тайны, а торжество его было — торжество победы над злом и дьяволом. И в эти минуты духовного воодушевления он наполнялся таким восторгом и любовью, что готов был отдать себя на все, лишь бы только это послужило ко спасению ближних.

Однако и теперь не все еще понимали истинное значение подвигов блаженного. Были и такие, которые: видяще не видели и слышаще не уразумевали, окамене бо сердце их. Само собой понятно, что подобные недальновидные люди чуждались и презирали этого мнимо полоумного скитальца и сердито гнали его от себя прочь. Одни смотрели на блаженного, как на праздношатающегося человека, облеченного в иноческую одежду. Другие — брезгливо морщились и отворачивались от него по причине внешней нечистоплотности. Третьи — смеялись над ним. Но были и такие, которые беспощадно издевались и даже били его. А блаж. Паисий терпеливо все переносил и смиренно отвечал всем: «За словеса уст моих аз сохраних пути жестоки» (Пс. 16, 4).

Пришел один инок к другому и с возмущением начал его укорять: зачем-де такого грязного старца, как о. Паисий, к себе на ночлег принимаешь? А блаженный встречает гордеца на дворе, останавливает его и говорит:

— На, душечко, нож, зарежь меня. Успокой сердце.

Проходила по Лавре интеллигентная женщина. Встречает ее блаженный старец и начинает обличать. Женщина, не вынеся обличения о. Паисия, плюнула ему в лицо.

— Плюй, душечко, плюй. Паисий-то утрется, — сказал на это блаженный.

И утершись рукавом, принялся еще более обличать ее. Женщина вышла из терпения и начала бить блаженного. О. Паисий не отбивался, но стоя неподвижно, невозмутимо повторял:

— Бей, бей, душечко. Дочь твоя, дочь твоя за меня отомстит.

И что же случилось? Дочь этой женщины, вышедши замуж, по рассказам самой женщины, попрекая ее даровым хлебом, жестоко издевается над ней.

Да, много великих скорбей, напастей, осмеяний и побоев перенес этот мнимо безумный старец от неразумных людей. Перенес с великим терпением, покрывая жестокости людские своей любовью и смирением и втайне молясь Богу за своих оскорбителей. И какой радостью ликовал всегда старец, когда случалось претерпевать ему эти пытки вольного унижения и переносить тяжесть незаслуженных обид и страданий!