Борис Бухштаб - Фет - очерки жизни и творчества Страница 13

Шопенгауэр уверял, что в мире царствует и всегда будет царствовать страдание. Фет с явным удовольствием повторяет пессимистические утверждения Шопенгауэра, оправдывая ими любые несправедливости социального строя мир плох по существу, мир устроен так, что «соловьи клюют бабочек», стараться изменить мир в сторону свободы и справедливости могут только «невежды» и «глупцы».

Шопенгауэр отрицал значение разума в сфере искусства. Основным свойством искусства он считал его независимость от «головных» понятий и от какой бы то ни было связи с житейскими задачами и практическими целями. Разум, учил Шопенгауэр, способен лишь на «низшее» познание, определяемое целями, которые ставятся инстинктивной «волей». Это — узкое, необъективное, подчиненное познание. «Высшее» познание, схватывающее действительный образ мира в его сущности, доступно только искусству, только художнику, творящему в состоянии бессознательного вдохновения; подлинное искусство непреднамеренно, иррационально, не связано с жизненной борьбой.

Эти идеи Фет не уставал повторять. «Цельный и всюду себе верный Шопенгауэр говорит, что искусство и прекрасное выводит нас из томительного мира бесконечных желаний в безвольный мир чистого созерцания; смотрят Сикстинскую Мадонну, слушают Бетховена и читают Шекспира не для получения следующего места или какой-либо выгоды».

Круг людей, с которыми Фет общается в 60-е и 70-е годы, почти ограничен жителями Мценского уезда. Литературные связи распадаются.

Поддерживаются родственные отношения с Боткиным, как и Фет, ушедшим из литературы. Отношения с Тургеневым все более охлаждаются на почве углубляющегося расхождения общественно-политических взглядов и заканчиваются в 1874 г. резким разрывом; состоявшееся через несколько лет примирение не восстановило прежних дружеских отношений.

Единственным близким Фету человеком из числа писателей в эту пору является Лев Толстой, с которым Фет часто видится и переписывается. «Вы оба моя критика и публика, и не ведаю другой», — пишет Фет в 1878 г. Льву Толстому и его жене. В свою очередь Толстой пишет Фету «Вы человек, которого, не говоря о другом, по уму я ценю выше всех моих знакомых и который в личном общении дает мне тот другой хлеб, которым, кроме единого, будет сыт человек»; «Я свежее и сильнее Вас не знаю человека»; «От этого-то мы и любим друг друга, что одинаково думаем умом сердца, как вы называете».

Основания для сближения Толстого с Фетом в 60 — 70-е годы имелись. Оба они в одно и то же время решают отойти от литературной жизни и жить помещиками. Оба увлекаются философией Шопенгауэра. Отвергая прогресс, как выдумку «литераторов» и «теоретиков» с их якобы «головными», нежизненными понятиями, и Толстой и Фет противопоставляют человеческому разуму и движению истории «вечные начала» органической, стихийной, «роевой» (как выражается Толстой в «Войне и мире») жизни. Но для Толстого эти умственные веяния были лишь этапом, Фет же остался им верен до конца жизни.

Однако и в 60-е годы отношение Толстого и Фета к жизни было совершенно разным. Толстой мучительно бьется над вопросами о правде, добре и о счастье народа; Фет же своим антиисторизмом и биологизмом оправдывает равнодушие к людским судьбам, обосновывает право уходить от человеческих скорбей в сферу «чистой красоты». В самой философии Шопенгауэра для Толстого существенное значение имела этика, основанная, как известно, на принципе сострадания, Фет же остался равнодушен к этой части учения своего философского кумира.

Совершенно чужд Толстому классовый помещичий эгоизм Фета. Он вызывал негодование Тургенева. «Какой перл выкатился у Вас в последней фразе Вашего письма! — пишет Тургенев Фету 30 октября 1871 г. — „Покупайте у меня рожь по 6 руб., дайте мне хороших рабочих за 3 руб., дайте мне право тащить в суд нигилистку и свинью за проход по моей земле, не берите с меня налогов — а там хоть всю Европу на кулаки!" Это „не берите с меня налогов"' — просто восторг! Государство и общество должно охранять штабс-ротмистра Фета как зеницу ока — а налогов с него — ни-ни!».

Воззрения Фета становятся все реакционнее. Тургеневу ясна связь этих воззрений с тем выбором пути, который был сделан Фетом сразу после его удаления из «Современника». «Фетовское безобразничанье, — пишет Тургенев Борисову 1 октября 1870 г., — <…> имеет то еще неприятное, что оно не наивно в нем чувствуется кислое брожение уязвленного и закупоренного литературного самолюбия».

Фет не мог, конечно, не понимать, что образ своей личности, который он строил, неубедителен. Он стилизовал свой внешний облик и перестраивал внутренний по модели кондового, кряжевого русского помещика. Но кондовый помещик — это потомственный дворянин, наследственный владетель своих земель. Дворянство не понадобилось Фету, чтобы стать помещиком в эпоху реформ возможность приобрести землю получили и разночинцы; но те воззрения, которые Фет осваивал, совсем не шли разночинцу, тот социальный тип, к которому Фет жаждал себя отнести, мог воплотиться только в потомственном дворянине. И даже такое потомственное дворянство, какое Фет смолоду пытался выслужить, тут не годилось требовалось дворянство родовое, столбовое. Фет решает стать столбовым дворянином. В 1873 г. Фет подал прошение «на высочайшее имя» о признании его потомственным дворянином Шеншиным н сочинил такую версию своего рождения он — сын А. Н. Шеншина, женившегося в Германии на вдове Шарлотте Фет; но брак их, совершенный по лютеранскому обряду, не был признан в России, и супругам пришлось венчаться вторично — уже по православному обряду. Но проситель был рожден до этого второго венчания своих родителей — и при разбирательстве дела был поэтому объявлен сыном первого мужа своей матери.

«Канцелярия статс-секретаря у принятия прошений» потребовала от Фета представления документа о первоначальном, лютеранском венчании его родителей. Фет ответил, что в «настоящее время, по истечении 53 лет, лишен возможности разыскивать подлинный акт венчания»? Это было неубедительно, но Фет имел хорошую репутацию в глазах правительства и ярко описал в своем прошении, какие «жесточайшие нравственные пытки» испытывал он всю жизнь. Прочтя прошение, царь Александр II сказал (по словам Фета) «Je m'imagine, ce que cet homme a du souffrir dans sa vie»,(Я представляю себе сколько должен был выстрадать этот человек в своей жизни) — и разрешил Фету «принять фамилию ротмистра А. Н. Шеншина и вступить во все права и преимущества его по роду и наследию».

Фет превратился в Шеншина. Прежнюю фамилию он сохранил в качестве литературного псевдонима, но ревностно следил за тем, чтобы в быту, в адресах писем его именовали Шеншиным