Айседора Дункан - Моя жизнь. Встречи с Есениным Страница 13

Однажды вечером мы с сестрой сидели у камина, размышляя, что нам предпринять, чтобы раздобыть сумму, необходимую для погашения счета.

На третьем этаже, в комнатах, заставленных старинный мебелью и картинами, жила очень богатая старая дама. У нее была привычка каждое утро ровно в восемь часов спускаться вниз к завтраку в столовую. Мы составили план, что я встречусь с ней на следующее утро и попрошу у нее денег взаймы. Так я и поступила. Но старая дама находилась в отвратительном расположении духа и, отказав в займе, принялась жаловаться на кофе.

— Я живу в этой гостинице много лет, — сказала она, — но если мне не дадут лучшего кофе, я немедленно покину ее.

Она действительно ее «покинула» — в тот же день всю гостиницу охватило пламя, а сама дама превратилась в кучку пепла. Элизабет, благодаря присутствию духа, героически спасла своих учеников, гуськом выводя их из здания. Но мы ничего не смогли спасти из наших пожитков, включая семейные портреты, которые были нам очень дороги. Следующим пристанищем стала Букингемская гостиница, где через несколько дней мы очутились в таком же положении, в каком прибыли в Нью-Йорк, то есть без единого гроша.

— Это судьба, — сказала я. — Мы должны уехать в Лондон.

Глава шестая

Все эти несчастья выбросили нас на мель в Нью-Йорке в конце сезона. Именно тут я возымела мысль уехать В Лондон. После пожара в Виндзорской гостинице мы остались без пожитков, даже без необходимой перемены платья. Мой ангажемент у Августина Дэли и мой опыт, извлеченный из танцев перед нарядным обществом в Ньюпорте и «четырехстами» (прозвище, данное верхам высшей американской буржуазии. — Ред.) из Нью-Йорка, повергли меня в состояние горького разочарования. Я чувствовала, что если это все, что Америка может дать, то бесполезно дальше стучаться в двери, которые так плотно заперты. У меня было страстное желание добраться до Лондона.

Семья сейчас уменьшилась до четырех человек. Августин, находясь в одной из своих поездок с небольшой странствующей труппой и исполняя роль Ромео, влюбился в шестнадцатилетнюю девочку, исполнявшую роль Джульетты. Однажды, вернувшись домой, он объявил о своей женитьбе. Его слова были восприняты как предательство. По какой-то причине, которую я никогда не могла уяснить, мать пришла в ярость. Она вела себя совершенно так же, как при первом визите отца, который я уже описала: вышла в другую комнату и хлопнула дверью. Элизабет замкнулась в молчании, а Раймонд впал в истерику. Я, единственная, высказала некоторое сочувствие и сказала Августину, бледному от страдания, что хочу пойти с ним, чтобы повидать его жену.

Он привел меня в мрачную гостиницу на боковой улице, и, взобравшись на пятый этаж, в одной из комнат мы нашли Джульетту. Она была миловидна и хрупка и казалась больной. Они признались мне, что ждут ребенка. Таким образом, Августин был по необходимости исключен из наших лондонских планов.

Вновь в начале лета мы очутились без всяких средств в пустой студии. И тут у меня возникла блестящая идея ходатайствовать перед богатыми дамами, в чьих салонах я раньше танцевала, о предоставлении мне суммы, достаточной для проезда в Лондон. Прежде всего я посетила даму, которая жила в пышном дворце на Пятьдесят девятой улице, из которого открывался вид на Центральный парк. Я рассказала ей о пожаре в Виндзорской гостинице, во время которого мы потеряли все наши вещи, о том, что меня недостаточно оценили в Нью-Йорке, и о своей уверенности найти признание в Лондоне.

Наконец она подошла к конторке и, вынув перо, выписала чек и передала мне. В слезах я поспешила выбраться из ее дома. Но увы! — достигнув Пятой авеню, я обнаружила, что чек был всего лишь на пятьдесят долларов — сумму, совершенно недостаточную для переезда семьи в Лондон.

Следующий опыт я произвела с женой другого миллионера, которая жила в конце Пятой авеню. Я прошла пешком пятьдесят кварталов между Пятьдесят девятой улицей и ее дворцом. Здесь меня еще холоднее встретила пожилая женщина и объяснила всю неисполнимость моей просьбы. Было четыре часа дня, а я еще не завтракала. Этот факт растрогал даму, и она позвонила великолепному дворецкому, который принес мне чашку шоколада и поджаренный хлеб. Мои слезы падали в шоколад и на поджаренный хлеб, но я все же продолжала убеждать даму в абсолютной необходимости нашего переезда в Лондон.

— Я стану когда-нибудь знаменитой, — сказала я ей, — и для вас будет честью, что вы оценили американский талант.

Наконец эта обладательница приблизительно шестидесяти миллионов также подарила мне чек — опять на пятьдесят долларов. Но прибавила:

— Когда вы разживетесь, вы мне их вернете.

Я никогда их не вернула, предпочитая лучше отдать их бедняку.

Таким образом я перебрала большинство жен миллионеров Нью-Йорка, и в результате у нас оказался целый капитал в триста долларов на поездку в Лондон. Этой суммы не хватало даже на билеты второго класса на обыкновенном пароходе, если мы хотели прибыть в Лондон хоть с какими-нибудь деньгами.

У Раймонда возникла блестящая идея предпринять поиски вокруг пристаней, наконец он нашел небольшое скотопромышленное судно, направляющееся в Гулль. Капитан этого судна был настолько тронут рассказом Раймонда, что согласился принять нас как пассажиров, хотя это и противоречило уставу его судна. И как-то утром мы вступили на его борт лишь с несколькими ручными сумками. Я считаю, что именно эта поездка оказала большое влияние на превращение Раймонда в вегетарианца, ибо вид нескольких сотен жалких животных, барахтающихся в трюме на пути от равнин Среднего Запада в Лондон, бодающих друг друга рогами и стенающих самым жалобным образом, произвел на нас глубокое впечатление.

Об этом путешествии на скотопромышленном судне я часто вспоминала впоследствии в своей роскошной каюте на одном из крупных пароходов, совершающих регулярные рейсы. Вспоминая о нашей неукротимой веселости и восторге, я задавалась вопросом, не вызывает ли постоянная атмосфера роскоши в конце концов неврастению.

Все наше питание состояло из соленой говядины и чая, имевшего вкус соломы. Койки были жесткими, каюты маленькими, а стол скудным, но мы были очень счастливы в течение этого двухнедельного путешествия в Гулль. Ехать на таком судне под собственной фамилией нам казалось стыдным, поэтому мы записались под фамилией моей бабушки по матери О’Горман. Я назвалась Мэгги О’Горман.

Первым штурманом был ирландец, с которым я проводила лунные вечера. Он часто говорил мне:

— Наверняка, Мэгги О’Горман, я оказался бы для вас хорошим мужем, если бы вы пошли на это.