Александр Пузиков - Золя Страница 13

Таково в целом, — продолжает чиновник, — содержание книги Золя. В ней есть места, с оговорками конечно, в которых целомудрие языка часто оскорбляется вольным изображением образов и цинизмом деталей. Следуя направлению реалистической школы, автор в некоторых случаях с явным удовольствием предается анализу постыдных страстей. Он забывает, что оскорбляет мечту юношей, которые ищут очищение своему сердцу, и что книга, которая преследует моральные цели, должна избегать всего, что может ее сделать похожей на мерзкие произведения. Как бы то ни было, перед нами не безнравственная книга. То, что показывает автор, должно внушить юношам отвращение к грязным связям, препятствовать их увлечению поэтами, которые идеализируют любовь богемы. Золя энергично разоблачает этих поэтов: «Их любовницы были гнусными, их страсть отвратительна, как всякая низкопробная страсть. Они были обмануты, оскорблены, втоптаны в грязь; они ни разу не встретили подлинно любящего сердца, и у каждого из них была своя Лоране, которая обрекла их молодость на мрачное одиночество».

Надо, следовательно, убивать таких Лоране, раз они убивают нашу плоть и нашу любовь. Тем, кто увлечен светом и чистотой, я скажу: «Берегитесь, вы находитесь на пути к мраку, к осквернению». Тем, чье сердце спит, кто равнодушен к злу, я скажу: «Поскольку вы не можете любить, постарайтесь по крайней мере остаться достойными и честными людьми». Вот та мораль, которую можно извлечь из исповеди Клода.

Я не думаю, господин хранитель печатей, что труд под названием «Исповедь Клода» следует запретить как противоречащий общественной морали».

В квартире Золя был произведен обыск, чиновники полиции наведались к господину Ашетту, Золя был взят на заметку, но этим все кончилось.

В письме генерального прокурора не случайно обронена фраза о том, что автор «следует направлению реалистической школы». Не только прокурор, но и некоторые современные Золя критики восприняли «Исповедь Клода» как произведение реалистического направления. В газете «Монитер юниверсель» от 11 декабря 1865 года появилась заметка некоего Анри Лавуа: «Я не знаю, под влиянием какого пагубного реализма он утратил молодость и обаяние…» Другой консервативный литератор, Гюстав Ваперо, выразил эту мысль еще сильнее: сравнивая «Сказки Нинон» — «эту чистейшую фантазию» — с «Исповедью Клода», он заявил, что Золя бросается в иную крайность, пытаясь писать в духе наигнуснейшего реализма («Иллюстрасьон», 28 января 1866 г.). Так реализм и крамола в представлении бонапартистских властей и реакционной бонапартистской критики оказывались явлениями одного порядка, одинаково опасными для режима Второй империи.

Золя очутился в довольно сложном положении. Он радовался своему успеху. Как-никак в течение одного года вышли из печати два тома его произведений. Он становился известным публике, о нем писали газеты. Позади остались неудачные экзамены на степень бакалавра, сомнения в правильности выбранного пути. Теперь он уже не только упаковывал и рекламировал книги других авторов, но и сам был причислен к лику литераторов. Для двадцати пяти лет сделано немало. Золя бодро ходил по Парижу, и самые смелые замыслы обуревали его. Но с другой стороны, авторитет его в глазах Ашетта сильно пошатнулся. Шутка ли сказать, в контору явился посыльный полицейского надзора и наводил справку об авторе «Исповеди Клода»! Не угрожает ли все это престижу фирмы? Золя был сделан намек, и тот не стал дожидаться, чтобы его более энергично попросили покинуть контору. Заявление об отставке было подано в ноябре. Он просил исключить его из штатов фирмы Ашетта с 31 января 1866 года.

Глава седьмая

Золя удалось совершить решающий шаг в жизни. Мечта превращалась в действительность. Он стал писателем. Однако первый успех требовалось закрепить. Служба у Ашетта давала 200 франков в месяц, и этих скромных денег вполне хватало, чтобы не думать о завтрашнем дне. Теперь, лишившись постоянного места, Золя не мог долго раздумывать и должен был в короткое время обеспечить себя хотя бы самым скромным заработком. Правда, он кое-что получил за издание «Исповеди Клода», но это кое-что было столь ничтожным, что в расчет приниматься никак не могло. Романы пишутся долго, со стихами давно все кончено. Очень соблазнительно написать пьесу и поставить ее в театре. Но Золя уже знает, что это такое. Около года назад он написал одноактную комедию «Дурнушка» и попробовал предложить ее «Одеону». Комедия была незамедлительно отвергнута. Вторая попытка выступить с пьесой на подмостках театра также потерпела крах. В 1865 году его драму «Мадлен» отвергли «Жимназ» и «Водевиль». Оставалась журналистика, в которой Золя уже пробовал свои силы и которую он считал «мощным рычагом» в общественной жизни.

Работая у Ашетта, Золя был связан с «Пти журналь», куда он еженедельно посылал небольшие заметки размером в сто пятьдесят строк. Каждые полмесяца давал он критические статьи и для лионской «Салю пюблик». Размер этих статей колебался от пятисот до шестисот строк. Гонорар весьма скромный. В первом случае платили двадцать франков за заметку, во втором — от пятидесяти до шестидесяти франков. Но журналистскую работу Золя любил. Она хороша тем, что на ней набиваешь руку. Для писателя это отличная школа. Золя больше не ждал вдохновения, он мог работать в любое время суток, и все, что выходило из-под его пера, выглядело вполне профессионально.

Итак, положение литератора могла ему обеспечить в данный момент только журналистика. К ней он и обратился. В Париже в это время выходят популярные газеты «Фигаро» и «Эвенман», издаваемые Жаном Вильмессаном. Имя этого газетчика достойно быть отмеченным. Он был один из первых, кто уловил новые вкусы читателей и поставил газетное дело на индустриальный лад. Надо отдать должное и Золя, который не без основания предположил, что именно Вильмессан способен подхватить любую стоящую идею. А такая идея у него была. Газеты уже давно сообщали о всех театральных событиях, рассказывали о новых пьесах, описывали баталии на премьерах, заглядывали за кулисы, что давало занятный материал для всевозможных сплетен о драматургах, актерах, постановщиках и их высоких покровителях. Нельзя ли организовать подобную хронику и в отношении новых литературных произведений? В самые последние дни пребывания у Ашетта Золя пишет Вильмессану письмо: «Я знаю, что хроника сейчас в моде и что публика ждет сегодня коротких газетных заметок, интересуясь новостями, хорошо приготовленными и поданными ей на небольшом блюде. Я думаю, что можно было бы вести хронику библиографическую. Вот что я предлагаю: под этой рубрикой я буду давать отчет в двадцать или тридцать строк о каждом новом произведении. Имея в виду интересы торговли книгой, я буду находить издателей и получать у некоторых из них сообщения о новых публикациях, и, таким образом, эти мои заметки появятся ранее рекламы. С другой стороны, я обязуюсь доставлять извлечения из наиболее интересных произведений, которые могут заинтересовать «Эвенман». Наконец, я беру на себя миссию беседовать с читателями о всех событиях, имеющих отношение к книгам. Сообщать им деликатные подробности о произведениях, выходящих в ближайшее время, интимные детали биографического или литературного характера и т. д. Одним словом, я буду делать в отношении книг то, что делает г-н Дюпенти для театра. Естественно, что публика очень охотно примет хронику, написанную в увлекательной литературной форме, и будет всегда в курсе событий журналистики и литературы».